Король и роль

«Школа жен» по мотивам пьес и жизни Мольера – давняя мечта Юрия Любимова, которую он, по разным причинам, смог реализовать лишь недавно. Кипучая энергия режиссера сплотила на этом проекте композитора Владимира Мартынова, сценографа Бориса Мессерера и художника по костюмам Рустама Хамдамова. Каждый соавтор проявил себя во всей полноте. Мартынов написал музыку, которая как нельзя лучше подтверждает любимый тезис автора о «конце времени композиторов». Мессерер создал полу-условные декорации. Хамдамов нарисовал эскизы «старинных» одежд, от которых веет слегка усталым эстетством.

На первом этапе Любимов азартно включился в работу: писал либретто, отбирал исполнителей, намечал канву вместе с помощником – режиссером Игорем Ушаковым. В апреле, когда начались репетиции, 96-летний мэтр заболел, и постановочная работа легла на плечи Ушакова. В таких обстоятельствах Юрий Петрович решил снять свое имя с афиш как режиссера-постановщика. Теперь он фигурирует как автор идеи и создатель либретто.

«Школа жен» – опера-буффа о том, что «жизнь – театр, и все мы в нем актеры», и есть еще «театр в театре» – само представление на сцене. В якобы старинном театральном доме (лестницы, ведущие в никуда, двери и окна, зияющие в пустоте) труппа под руководством Мольера ожидает прихода короля (на заднике – портрет Людовика XIV в обрамлении солнечных лучей). Король-Солнце так и не появится, но сам факт ожидания формирует несколько линий действия. Экзистенциальный абсурд, сродни знаменитой пьесе Беккета «В ожидании Годо»: ждут, в общем-то, несбывшуюся мечту о счастье. И завязка сюжета: труппа лихорадочно репетирует куски старых пьес, чтобы показать их августейшему гостю. Заодно высмеиваются актерские и вокальные оперные штампы: от произношения речитативов, манеры пения и поведения в дуэтах до финальных ансамблей на авансцене. Ушакову важен показ не только фасада, но и изнанки театра, того, что все на сцене – понарошку. Занавеса, конечно, нет, и до начала мы наблюдаем за «кухней»: уборщицы в синих комбинезонах вытирают пыль, рабочие носят реквизит, кто-то подтягивает корсет, разминает конечности и пьет чай из термоса; кто-то, лежа на животе и свесив голову в оркестр, болтает с музыкантами. Но вот и действие: на табло для титров загорается надпись «Тихо, идет репетиция», а нервный режиссер в халате ругается с заведомо бездарными подчиненными. «Сойду с ума, сойду с ума» – кокетливо повторяет Мольер. «Чего от нас хотите вы?» – бесконечно распевает труппа. Актеры в камзолах и париках капризны и заносчивы, густо загримированные актрисы выглядят как подержанные Миледи и тронутые молью Констанции Бонасье из «Трех мушкетеров», хотя Мольер в то время только родился…

На пресс-конференции Владимир Мартынов говорил о моральном возмездии: мол, этим спектаклем они с Любимовым дадут жару всем предателям Юрия Петровича – и Николаю Губенко («первое предательство», по словам Мартынова), и труппе Театра на Таганке, восставшей против руководителя («второе предательство»). На деле никаких отсылок к буквальным событиям нет, есть лишь нарочито наглые выражения актерских лиц и реплика Мольера: «Что за люди эти актеры? Да и люди ли они вообще?» В либретто использованы тексты Булгакова, цитаты из Гомера и Мандельштама, сатиры Козьмы Пруткова и фрагменты «Мещанина во дворянстве». Пародийные античные философы (два приглашенных контртенора – Владимир Магомадов и Олег Безинских), гримасничая, поют ерунду про портики, оливы и пухлые щеки отрока. Некие аристократы, князь с княгиней, разыгрывают водевиль про семейные дрязги, неуловимо напоминая о «Пельменях» Владимира Сорокина. Господин Журден с ужимками учится говорить прозой и неожиданно предстает в роли вождя народов, с пошлой страстью зачитывая отрывки из Пруткова о введении единомыслия в России. Оценивать работу певцов невозможно: по мысли авторов, они играют в плохих актеров, а значит, любой недочет работает на образ. Композитор Мартынов, надо полагать, развлекся всласть: кого только он не спародировал, причем с нескрываемым сарказмом! Вагнер в огромном оркестре (прекрасно управляемом дирижером Дмитрием Юровским, который сумел создать цельное полотно из кусков) дружит со Стравинским. Монтеверди – с Рихардом Штраусом, Моцарт – с Верди. Еще советская оперетта, старинная комическая опера, бельканто. И скрепляющий это крошево простейший звукоряд «до, ре, ми, фа, соль,ля, си».

Проблема этого спектакля: в нем больше типичного, чем интересного. Учебник приемов современной музыки – да. Обуревающее композитора чувство неловкости от любого намека на серьезность – разумеется. Многажды опробованные в художественной практике современности гипертекст с интертекстом (как в партитуре, так и в либретто) – сколько угодно. Тотальная ирония, пародия на пародию, сплошное авторское «хи-хи» – хоть отбавляй. Название (по одной из пьес Мольера) не имеет никакого отношения к действию, хотя Мартынов пояснил: это как бы протест против «деградации мужского начала и всеобщего феминизма». Нет, автор этих строк не ретроград, и чувство юмора у него тоже есть. Но на фарсе «Школе жен» никуда не деться от композиционной рыхлости и возникающих от этого длиннот, от ощущения вязкой случайности смысловых отсылок. Почему, например, мольеровский мещанин у Любимова озабочен единомыслием? Потому, видимо, что у автора либретто наболело. А как эта памфлетная вставка будет смотреться в контексте оперы – вопрос второй. Почему Мольер, прогибающийся под власть короля, в финале со слезой в голосе поет арию про ненависть к тирании? Да по той же причине. Но если Любимов явно сочувствует Мольеру, то Мартынов – совсем наоборот. Оба персонажа – и государственник, и тираноборец, и прочие персонажи – благодаря музыке поданы как жалкие, смешные, а главное, неуместно пафосные неудачники. «Школа жен» сообщает «свежую» новость. Люди, оказывается, нелепые существа, которые зачем-то (от глупости, наверное), трепыхаются и переживают. Вот такая забавная мизантропия.