Смерть на экране

Одновременно со смертельно больным живописцем из «Веселых похорон» и в картине Константина Худякова «Он, она и я» появился умирающий миллионер, а два года назад в его же ленте «На Верхней Масловке» – доживающая последние дни скульпторша. Если добавить к этому «Его брата» Патриса Шеро, «Жизнь как смертельную болезнь, передающуюся половым путем» Кшиштофа Занусси, «Нашествие варваров» Дени Аркана и поразительную «Смерть господина Лазареску» Кристи Пуйю, где тоже имитируется процесс умирания, становится ясно, что экранизация повести Людмилы Улицкой «Веселые похороны» попадает в заметную струю картин, которые так или иначе готовят своих зрителей к смерти. По убеждению Александра Сокурова, с которым можно спорить или соглашаться, в этом и состоит главная задача искусства.

Когда «Веселые похороны» следуют первоисточнику, претензий к ним нет. В главной роли Алика очень хорош Александр Абдулов, сыгравший талантливого и обаятельного человека, умевшего легко жить и сумевшего легко умереть, так что его пример действительно может подготовить кого-то к смерти. Похожими на персонажей Улицкой вышли и другие действующие лица фильма – верная и очень глупая жена художника Нина (Анна Алексахина), акробатка и адвокатка Ирина (Елена Руфанова), любвеобильная Валентина (Полина Фокина), а также поп (Алексей Колган) и раввин (Ян Цапник).

Если бы режиссер со сценаристом этим ограничились, все было бы нормально. Но, увы, они решили пойти дальше писательницы и – прокололись. Почти все эмоциональные, сюжетные и смысловые добавки сверх текста выглядят тенденциозными или откровенно нелепыми. Прежде всего, Улицкая не сентиментальна – ее повесть написана столь бегло, что из читателя слеза просто не успевает выбежать. Фокин, видимо, счел это большим упущением, потому что так давит на слезные железы зрителей, что давление становится заметным и не очень приятным, как всякое эмоциональное насилие. Особенно в затянутой предфинальной сцене веселых поминок с песнями, плясками и межрасовым сексом на балконе.

На первый смысловой кикс натыкаешься уже в одном из первых эпизодов, где американские галерейщики хотят купить все картины Алика за жалкие (по меркам арт-бизнеса) 40 тыс. долларов и с условием, что его подпись будет стерта. Нужно им это затем, чтобы приписать работы другому художнику и выгодно продать. Владимир Фокин заявил на пресс-конференции, что такое вполне возможно – существуют же безымянные литературные негры, которые пишут на других. Негры-то существуют, но приписать кому-то бы то ни было авторство картин, созданных человеком, прожившим много лет за счет продажи своих произведений, то есть уже утвердившим свое имя и подпись, – затея бредовая, тем более что действительным автором демонстрируемых в фильме картин Алика является Анатолий Мосийчук, чьи работы охотно покупаются музеями и частными коллекционерами.

В книге все было логично – после смерти Алика спрос на его картины естественным образом подскочил, и у наследников появилась возможность получить хорошие деньги. Понятно, зачем создателям фильма понадобилось изменить ситуацию – их не устраивал финал, в котором американцы по достоинству оценивали творчество российского эмигранта, и они выдумали беспредельщиков, вздумавших не просто скупить картины за бесценок, но и лишить их автора имени. «Почему не устраивал?» – спросите вы. Да потому, что с советских времен существует идеологический миф: положительный герой российского фильма на чужбине преуспеть не может. А уж Америка – имеется в виду «господствующая» и белая Америка – просто-таки враждебна к эмигрантам, сочувствовать которым могут только простые цветные американцы вроде тех негров и индейцев, которые приходят на похороны Алика. Правда, Владимир Фокин значительно смягчил то отношение к США, которое проявилось в его советском сериале «ТАСС уполномочен заявить», где гнусные янки перевозили наркотики в животиках убиенных латиноамериканских младенцев. В «Веселых похоронах» они всего лишь хотят ограбить и обезымянить выходца из России.

Все это нужно, естественно, для того, чтобы эмигрантов, как говорится в старом анекдоте про Штирлица, мучительно рвало на Родину. Но Улицкая ничего подобного не утверждала, а проницательно констатировала, что многие эмигранты, подсознательно стараясь оправдать свой отъезд, клянут прошлую жизнь и очень недоверчиво относятся к переменам в России.

К тому же повесть, судя по времени ее создания (1992–1997), писалась под свежим впечатлениям событий 1991 года, когда часть эмигрантов задумалась о возможности возвращения в посткоммунистическую Россию. Тогда еще было можно заводить об этом речь, но сейчас на седьмой части суши окрепла совсем не та страна, которая могла видеться им в радужных мечтах. И об этом, оставаясь в границах искусства, можно снять разве что трагикомедию обманутых ожиданий. Или то идеологизированное кино, которое мы увидели. Согласно последним данным, наши эмигранты в Америке сняли свою версию повести Улицкой. Интересно будет сравнить.