Posted 20 марта 2006,, 21:00

Published 20 марта 2006,, 21:00

Modified 8 марта, 09:19

Updated 8 марта, 09:19

Поэт Александр Кушнер

Поэт Александр Кушнер

20 марта 2006, 21:00
Сегодня отмечается Всемирный день поэзии – праздник представителей то ли элитарной, то ли забытой профессии. А может быть, и не профессии вовсе, а лишь призвания. А может быть, и не праздник, ведь скептики недаром иронизируют, что поэт в России больше не поэт. Лауреат премии «Поэт» за 2005 год, один из наиболее популяр

– Александр Семенович, каково, на ваш взгляд, место поэзии в современном мире? Все весьма грустно?

– Сегодня очень многие говорят, что поэзия находится на задворках жизни и пребывает в упадке. При этом те, кто так говорит, ссылаются на двадцатые или на десятые годы прошлого века. Я думаю, многим казалось, что современная им литература никуда не годится. Даже при Пушкине было мнение, что в России нет поэзии и прозы, а Пушкин сомневался перед изданием «Литературной газеты», раскупят ли ее тираж. Тютчев и Фет вообще писали в безвоздушном пространстве. Мы несколько избалованы тем, что в шестидесятые годы возрос интерес к поэзии. Это объясняется просто: все двери были наглухо закрыты и только одна – в литературу – приоткрыта.

– Есть ли разница между нынешним поколением поэтов и вашим? Можно ли сказать, что вашему поколению было труднее?

– Не уверен. Сейчас больше свободы, нет цензуры, есть возможность выпускать книги за свой счет. Но нет спроса на поэтические книги. Посмотрите, как упали тиражи. У нас очень плохо поставлено книготорговое дело. Книги, выходящие в Питере, не доходят до Москвы, до провинции, и наоборот. В этом смысле моему поколению было легче. Иосиф Бродский опубликовал в стране несколько стихотворений до отъезда, и хотя его не печатали, все равно стихи ходили по рукам – были живым и насущно необходимым явлением для многих.

– Раньше было престижно быть членом Союза писателей, ведь это членство давало определенные льготы.

– ...А теперь только в Петербурге существуют не один, а чуть ли не три союза писателей.

– И чем же они отличаются?

– Идейными взглядами. Есть петербургский союз писателей, в котором состоит большинство талантливых авторов. А есть, например, отделение российского союза писателей, куда в годы перестройки ушли те, кто был недоволен крушением коммунистической идеологии. Они считают себя патриотами, всех других обвиняя в предательстве России.

– В представлении многих людей поэт – какое-то непонятное существо. Например, поэт и быт как-то не связываются между собой...

– У Пушкина есть замечательные стихи: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, среди детей ничтожных света, быть может, всех ничтожней он». Я не скажу, что всех ничтожней, но носиться со своим даром, важничать, говорить о себе: «Я – поэт» – по меньшей мере смешно. Человеческие качества могут быть у поэтов самые разные. Как не похож Маяковский на Пастернака! Поэты вообще нередко плохо понимают друг друга, и расхожее мнение о том, что они ценят стихи собрата, – литературоведческий миф. Маяковский, например, как-то сказал: «У нас есть очень плохой поэт – Жаров. Хуже его только Мандельштам!».

– Что-то не заметил на вашем столе компьютера. Вы им не пользуетесь?

– У меня есть ноутбук, но пишу все равно от руки. Очень важна эта связь – руки, локтевого сустава с пером и бумагой. Это еще дает возможность зачеркнуть что-то и вернуться к зачеркнутому слову, опять увидеть его и соблазниться им. Еще очень важен почерк. Скорее волосы могут выпасть, чем изменится почерк. Он очень многое может сказать о человеке. Посмотрите, какой почерк у Пушкина, Пастернак назвал его «парусным флотом». Есенин выводил каждую букву отдельно, графологи говорят, что так пишут самовлюбленные люди. Согласитесь, что в нем было что-то такое, он всегда, уже в двадцать лет, горевал об уходящей молодости. Ахматова говорила, что он больше всего на свете любил свой золотой чуб. У каждого настоящего поэта свой голос – и его ни с кем не спутаешь. Свой голос, то есть своя интонация. Ну и, разумеется, свои темы. Ахматова лучше всего писала о любви, а не о политике. Пастернак – о природе, Маяковский о революции…

– И о Ленине.

– И о нем (смеется). Все-таки в ранних своих поэмах он писал лучше о любви, чем потом – о Ленине.

– Вы говорили, что сегодняшним поэтам не легче, чем вашему поколению. Как же вам удалось при советской власти не стать придворным, не писать про Ленина и революцию?

– Я вообще всячески обходил публицистику, тем более такую, где надо было кривить душой. Лирика – вещь трудная. Чтобы ее понять, нужно уметь читать стихи, а многие цензоры и редакторы не очень умели. Кроме того, стихи так устроены, что они могут быть о чем угодно, хоть о южном кафе или речке Мойке, но читатель каким-то образом поймет, как автор относится к тирании, хотя о ней ни слова нет в стихотворении.

Кстати, если в те времена в компании появлялся новый гость и начинал ругать советскую власть, его старались обходить, он мог оказаться стукачом, ведь всем было ясно и так, с чем мы имеем дело в нашей стране. Неприятностей, конечно, все равно было не избежать, они время от времени сваливались на голову.

– Какие именно?

– Вот у меня в 1962 году вышла первая книга, я был очень молод и радовался ею. Но буквально через несколько дней появились две разгромные статьи – в газете «Смена» и еще одна за подписью «Литератор» в журнале «Крокодил». В них говорилось, что мои стихи «сгниют на помойке», что мне как автору «надо понять, в каком времени я живу» и не заниматься «фиглярством в искусстве». Хрущев тогда только что посетил знаменитую выставку и устроил разгром художникам. Этот разгром отразился и на литературе. В статьях я был объявлен «камерным», «альковным», «салонным» поэтом.

Можно еще вспомнить, как член политбюро и первый секретарь Ленинградского обкома партии товарищ Романов обрушился на меня с бранью на собрании творческой интеллигенции. На этом собрании он топтал трех человек – Сергея Юрского, режиссера Алексея Германа и меня. Объяснялось это просто: в то время за границей остался ленинградский шахматист Корчной – и надо было показать, что обком живет и борется, следит за культурой и никому не дает спуску. После того собрания Юрскому пришлось уехать в Москву, фильм Германа «Проверки на дорогах» был положен на полку, а меня года два не печатали в Ленинграде.

– Вы живете в Петербурге. Александр Сокуров в интервью «НИ» назвал Петербург провинцией, несмотря на возражения, что в этом городе есть Эрмитаж. Он также считает, что этот город не может называться духовной столицей России.

– Я не согласен с ним. Одного Сокурова достаточно, чтобы этот город был духовной столицей. А Темирканов? Сергей Слонимский? Духовная столица – что это такое? Если хотите, в XIX веке это Ясная Поляна, где жил Толстой. Ялта в начале XX века, где жил Чехов. Дело не в количестве музеев и культурных мероприятий. Вообще это понятие надумано и сомнительно, изобретено, наверное, журналистами. Скажем так: духовная столица – это любой город, деревня, поселок, где сегодня сидит за столом поэт и пишет прекрасные стихи.

СПРАВКА

Александр КУШНЕР, поэт, автор книг стихов «Первое впечатление» (1962), «Ночной дозор» (1966), «Приметы» (1969), «Письмо» (1974), «Прямая речь» (1975), «Голос» (1978), «Таврический сад» (1984), «Дневные сны» (1985), «Живая изгородь» (1988), «Ночная музыка» (1991), «На сумрачной звезде» (1994), «Тысячелистник» (1998). Родился 14 сентября 1936 года в Ленинграде. Там же в 1959 году окончил филологический факультет Государственного педагогического института им. Герцена и десять лет преподавал в школе русский язык и литературу. Печатается с 1956 года. Лауреат литературных премий «Северная Пальмира» (1995), Государственной премии России (1996), Пушкинской премии немецкого фонда Альфреда Тёпфера (1999), российской национальной премии «Поэт» (2005).

"