Пани Электра

Один из театральных классиков как-то не без горечи заметил, что художественным идеям отпущена не слишком долгая жизнь – максимум несколько десятилетий. И даже идеи-долгожители, как правило, на редкость худосочны. Гастроли польского театра «Гардзенице», основанного в 1977 году Влодзимежем Станевским, это наблюдение, к сожалению, подтверждают. Без малого тридцать лет назад ученик и последователь знаменитого Ежи Гротовского уехал со своими единомышленниками в деревню под Люблином и там основал Центр театрального мастерства. Идея была в создании «естественной среды для театра». Актеры жили среди крестьян, ездили по стране в повозках, записывали и разучивали польские народные плачи, причитания, запевки, танцы, жесты. К поискам своего культурного наследия присоединилось желание попробовать проникнуть в фольклор других народов: соседей-славян, а также финнов, индейцев, индийцев, наконец, в древнегреческий мир. Поездки по родной стране плавно перешли в путешествия по миру, и прежде всего по театральным фестивалям. И как не раз оказывалось в истории, лучшие тусовщики получились из отшельников.

Четыре года назад Станевский показывал в Москве свой спектакль «Метаморфозы», ставший попыткой оживить пластику древнегреческих амфор и дать новое дыхание сохранившимся в обрывках подлинным текстам древних песнопений. Таким образом – через музыку и пластику – польский театр намеревался открыть зрителям мир, где происходит рождение театра. Тот спектакль казался эскизом, разминкой на подступах к чему-то действительно важному. Та постановка балансировала между спектаклем-лабораторией и фестивальной продукцией.

В этот приезд «Гардзенице» привез «Электру» Еврипида, представляющую собой уже чисто развлекательное зрелище. Текст древнегреческого трагика (из которого взяты фрагменты и цитаты), сам сюжет мифа о матереубийцах, мстящих за отца (взяты несколько ударных сцен), – все это для постановщика только повод к вставным эпизодам. Невнятное, распадающееся на куски и фрагменты зрелище окаймляют «античные» хоровые танцы и «античное пение». На экране появляются изображения амфор – актеры грубо копируют ту или иную позу. Снимок с гробницы, на которой нашли запись слов древнего гимна, сопровождается пением участников (слова с гробницы, музыка народная). Жесты, в которых в древние греки передавали скорбь и радость, показываются, как в детской игре «повторяй за мной»: повторяй быстрее, быстрее, быстрее...

В спектакле лабораторные искания вдруг смыкаются с самой разудалой самодеятельностью. И тогда уже не очень верится в декларации о «поисках, о погружении, о самоотверженной работе театральных аскетов». Для того чтобы кружиться в этих хороводах и выкрикивать речевки, не нужно предпринимать особых исканий. Это излишняя роскошь. Получается точно по театральному анекдоту. Интервьюер расспрашивает актера о том, как он готовится к роли. «Ну, – отвечает артист, – утром я готовлю дыхательный аппарат, потом повторяю текст, после завтрака отрабатываю жесты. После обеда пытаюсь соединить жесты, текст и чувства. В театр иду пешком». «Как интересно, – говорит журналист, – и при этом такой мизерный результат?!»