Актер Эммануил Виторган

– Эммануил Гедеонович, в Театре Маяковского произошли события, которые вы предрекали еще в 2006 году, когда увольнялись из театра. Наконец, труппа собралась и решила высказать недовольство своему художественному руководителю. Для вас это значимая новость?

– У меня нет торжества по поводу случившегося. Все мы живые люди. Мы живем определенное количество лет, которое нам предназначено, и каждый живет по-своему. Руководитель Театра Маяковского живет по своим правилам, по своим законам, которые меня лично не устраивали, и я ушел. Все остальные наши первачи остались. И дай им Бог здоровья и всего самого-самого наилучшего, естественно. Я с удовольствием бы сказал, что ошибался, когда покидал театр, потому что там остался огромный коллектив, который я бесконечно уважаю, с которым работал двадцать с лишним лет… Но все же у меня нет торжества по поводу случившегося: мол, наконец-то, ребята собрались и сказали все, что думают… На мой взгляд, безусловно, это надо было делать раньше. Безусловно! И то, что Арцибашев небесталанный человек, – это тоже безусловно. Если бы его вовремя остановили и направили в иное русло, то сегодня столь экстренных событий не произошло бы…

– Кто бы его «направил»? Артисты?

– Не только артисты, но и Управление культуры… Ведь талант Арцибашева, как художника и как режиссера, был мощным для его Театра на Покровке. И это проявлялось. Думаю, что если бы Сергей оставался там, то все было бы в порядке, и этот экстренный сбор труппы не случился бы. Но в Театре Маяковского на него обрушился колоссальный объем работы. Ведь здесь не только основная сцена, но и филиал, и черный зал театра, плюс Арцибашев сохранил за собой и «Покровку». Конечно, масштаб совершенно колоссальный!

– В прошлом году аналогичный конфликт произошел в Театре Станиславского. Может быть, конфликты – в театральной природе? Или не хватает роли профсоюза?

– К сожалению, так устроено наше государство: в бывшие времена у нас профсоюз еще играл какую-то роль – от малого коллектива до большого – к нему прислушивались во всех инстанциях. А сейчас профсоюз, не в обиду будет сказано, не может заставить правительство или президента изменить какое-то мнение.

– А при Гончарове в советские времена было иначе?

– При Гончарове никто пикнуть не смел. И атмосфера в театре была другой. Андрей Александрович был человеком театра, и этот дом был для него единственным домом в жизни. Я думаю, что одна из причин его ухода из жизни была в том, что он в последнее энное количество лет не создал ни одного спектакля такой мощи и масштаба, какие он делал до сих пор. Вот вам и художники. Все запланировано: взлеты и падения. А вообще Театр Маяковского – очень мощный по художественным руководителям. Мейерхольд, Охлопков, Гончаров. Никто гвоздя без их разрешения не мог вбить… И сейчас, когда встречаю своих бывших коллег, все вспоминают Гончарова с удовольствием.

– Я заметил: в холле вашего культурного центра висят фотографии легендарных артистов и режиссеров Театра Маяковского. И, кажется, это те самые снимки, которые вы обнаружили на задворках театра?

– Да, это они. Это их я вытаскивал из кучи строительного мусора. У нас ведь по всем ярусам была вывешена история театра. И какие там только артисты не работали! В итоге портреты были выброшены во двор под дождь. Я случайно это увидел и о-зве-рел. К сожалению, я не спас очень много фотографий. Но те, что спас, те висят у меня. И кое-что лежит, потому что надо их обрабатывать. Это все произошло с приходом Арцибашева. И тоже явилось одной из главных причин моего ухода. Я не выношу, когда люди неблагодарны друг другу… Ну вот, например, так получилось, что я энное количество лет связан с судами. Не по своему поводу. Просто по поводу тех людей, за которых я боролся и с которыми суды поступили несправедливо. Нескольких человек я спас от тюрьмы. И все это благодаря нашему главному судье Лебедеву, председателю Верховного суда. Он удивительно интересный человек, я попросил его принять меня, и он очень внимательно ко мне отнесся. Если бы эти тысячи судей, которые занимаются судьбами людей – судьбами! – если бы они были похожи на своего верховного судью, стране было бы значительно лучше.

– Кстати, раз мы об этом заговорили: на днях пресс-секретарь Хамовнического суда Наталья Васильева сообщила, что на судью Данилкина оказывалось давление и дело Ходорковского фактически продиктовано Мосгорсудом. На ваш взгляд, ее выступление – это геройский поступок?

– Вы знаете, как-то так складывается жизнь в нашей стране, как ни печально об этом говорить, что очень много зиждется на зависти, на каких-то «у него есть – у меня нет». Я не хочу подозревать ни Васильеву, ни кого иного, но есть ли в этом геройский поступок? Поэтому поступок Васильевой, на мой взгляд, замечательный. Нормальный человеческий поступок в нормальных условиях в нормальной стране. Но наша страна, к огромному сожалению, не в радость, а в слезы, пока еще не совсем нормальна. Зиждется все на коррупции, на деньгах – куда ни обратишься. Но слава Богу есть люди, к которым обращаешься по тому или иному поводу, и они тебе помогают. Я ведь за себя никогда не прошу, я потею, краснею и дверь не могу открыть, а вот за кого-то могу свободно войти в любой кабинет, когда точно знаю, что человека надо защитить…

– Это и есть гражданская позиция, которую вырабатывают в каждом артисте выдающиеся режиссеры…

– Оставили отпечаток не только режиссеры, но и то количество жизней, которые я прожил на сцене и на экране. Поэтому сегодня для меня, в общем-то, конфликтов не существует. Я их уже проходил в тех ролях, которые проживал. А вот в повседневной жизни у людей со мной конфликтов не было, хотя я переиграл кучу мерзавцев.

– Кстати, вы упомянули коррупцию. Президент, как вы знаете, предложил законопроект о стократном штрафе за взятку. На ваш взгляд, эти способы могут победить коррупцию?

– Нас не победишь!

– То есть ничего толком не поменяется?

– Будем надеяться, что поменяется. Конечно, это делается только для того, чтобы улучшить ситуацию в стране. И дай Бог, чтобы каждый из нас это понимал. Как в других странах происходит? В Штатах не дай Бог ты предложишь взятку – тут же наденут наручники! В той же Грузии сегодня о взятке сотрудникам полиции не может быть и речи. А у нас эта болезнь по-прежнему процветает…

– Скоро милиционеров мы будем называть господами полицейскими. Как вы думаете, благодаря полицейской реформе изменится ли правоохранительная система к лучшему?

– Очень хочется, чтобы это произошло, но я боюсь, что нет. Жаль, что я отвечаю так пессимистично. Хотелось бы быть оптимистом и сказать: «Ну все, ребята, ну хватит. Давайте поживем немножко иначе». И так хочется, чтобы было это все объективно, честно и без хамства, которое себе позволяют еще сотрудники правоохранительных органов, когда остаются один на один у себя. Думаю, что никакого открытия я не делаю. Я просто знаю. И это печально.

– И, наконец, у меня вопрос о русском характере. Когда в Египте начался государственный переворот, оттуда уехали почти все иностранные туристы. Но наши возвращаться в Россию не торопились. Почему так происходит, что наши отдыхают там, где все воюют, и воюют, где все отдыхают?

– Я не знаю, может, мы до сих пор думаем, что мы самые высокие, самые широкие, самые длинные, как когда-то о стране говорили. Но вообще эта логика, конечно, для иностранцев странная. Наверное, потому что мы победили войну, сделали Октябрьскую революцию – не знаю. Ничем не запугать! Ни терроризмом, ни войнами. Но, конечно, надо быть осторожнее. Мы к жизни – и это начинаешь понимать с возрастом – относимся часто легкомысленно. А очень хочется, чтобы эта жизнь продолжалась. Я убежден, что все последующее должно быть лучше предыдущего. Возьмем любой век, любые годы. Ну нет сегодня поэта такого плана, как Володя Высоцкий. Он появится обязательно, а пока должен пройти какой-то период. Нет сегодня той литературы, на которой мы воспитывались. Опять-таки ни в упрек никому я это говорю. Сегодня мы можем пересчитать современных действительно мощных писателей и поэтов по пальцам. А еще несколько десятилетий назад не хватило бы пальцев всех припомнить. Ну так нам повезло с моим поколением. Поэтому можно только посочувствовать молодому поколению, которое не имело то, что имело наше поколение. Я не ворчу, а, наоборот, сожалею. Убежден: все последующее должно быть лучше предыдущего и будет обязательно, несмотря на то, что я в последнее время очень пессимистично на все смотрю. Я не был никогда ах каким оптимистом, но в последнее время что-то совсем мрачные мысли стали меня одолевать. Я крайне редко включаю телевизор: не могу уже больше смотреть ни на кровь, ни на насилие, ни на все гадости и глупости, которые происходят.