В тесноте и в обиде

Русская поговорка «в тесноте, да не в обиде» отразила старинный идеал общежития. Когда одна семья, насчитывающая несколько поколений, живет под одной крышей; старшие, младшие, старость и юность бурлят в одном котле, в результате чего возникает густой навар традиций и обычаев. В силу довольного мерзкого климата и исконной бедности древнерусский человек жил скученно, и теснота особых неудобств не вызывала. Скорее, даже, наоборот, согревала. Стоит, например, зайти в Храм Василия Блаженного – самый роскошный собор снаружи. Внутри он окажется темным, тесным, похожим на катакомбы.

Впрочем, нет смысла углубляться в историю, когда проблема на поверхности, сегодня все говорят о тесноте. Водители – о том, что на улицах многочасовые пробки и некуда приткнуть машину. Пешеходы – что из-за машин не осталось тротуаров, в метро страшная давка. Служащие – что в офисах сотрудники сидят друг у друга на головах. Домочадцы – что в квартире негде развернуться. Короче говоря, сегодня все страдают от тесноты, которая в Москве из бытовой неурядицы превратилась в стихийное бедствие. Всякий ищет свой выход из этой напасти по средствам: одни – в медитации, другие – в переезде в пригород.

Между тем у тесноты имеются как минимум два измерения. Одно – чисто архитектурное – правильно ли организован город. Второе – связано с идеологией и, не побоюсь этого выражения, с политическим строем. Все думают, что архитектура тут главнее: нужно скорее настроить новые окружные дороги, еще больше квартир, еще больше подземных парковок. На самом деле все не так просто. Придется привести еще один исторический пример. Впервые о тесноте как о бедствии заговорили в Древнем Риме. И произошло это в тот момент, когда город демократов становился столицей императора. Вдруг всех стало страшно раздражать скопление народа на площадях и рынках, неорганизованная торговля и наплыв иногородних. В конце концов, после страшного пожара, спалившего две трети Рима, император Нерон (как считают, этот пожар сам устроивший) почти весь центр города занимает дворцами и аристократическими апартаментами, вытесняя «толпу» на задворки. Примерно то же самое случилось с Москвой во времена сталинских перестроек: всякая империя подсознательно не любит массу и расчищает себе VIP-зоны.

Было бы, конечно, неверным переносить римские реалии на Москву. Но факт остается фактом – центр города активно «очищается» от среднестатистических горожан, становится элитным и привилегированным. И не только в плане дороговизны квадратных метров, но и по всей инфраструктуре: магазины, фитнес-центры, рестораны для избранных. Тут же подоспел и закон о приоритете исконных москвичей при покупке жилья, прямо-таки древнеримская ситуация: есть «граждане» с правом жить в полисе, и есть все остальные, с неопределенным местом (ситуация дикая для пострабовладельческих государств).

Еще одна свежая примета: сегодня явно в десятки раз сократилось возведение общественных зданий в пределах Садового. Главный архитектурный сектор нынче – бизнес-центр с элитным жильем в нагрузку. Иными словами, былая перестроечная теснота времен ельцинской демократии меняется простором элиты, которая, как известно, печется о народном благе. Как видно и у того, и у другого, и у народной скованности, и у имперской свободы есть плюсы и минусы. В минусе как обычно те, кому жить и в тесноте, и в обиде.