Актер Сергей Гармаш

– Сергей Леонидович, когда фильм вышел, выяснилось, что из сюжета «Маленького принца» исчез один из самых важных персонажей книги – фонарщик. Мы живем во время, когда очень много счетоводов, а фонарщики – люди, верные своему делу и честно его делающие, – исчезающий вид. Маленький принц тоже относится к этому типу, он верен себе и тем, «кого приручил». Ваш герой – человек зрелый, сложившийся. Но встреча с Маленьким принцем меняет вашего героя? Что она дала ему?

– Вы знаете, мы все не идеальны. Даже у хороших людей есть тоска по тому, что им не удалось познать и почувствовать в этой жизни. И, конечно, для моего героя – это новый вздох жизни, молодости и веры. Это в каком-то смысле открытие себя, открытие страниц, которые были, может быть, в его жизни пропущены.

– А в вашей жизни была такая встреча, которая переродила вас и подтолкнула к открытию в себе чего-то прежде скрытого?

– Для меня такой встречей было поступление в школу-студию МХАТ. Если бы Господь Бог предложил мне повторить какое-то время моей жизни вновь, я бы сразу назвал эти четыре года в школе-студии МХАТ. Школа сформировала и новое отношение к профессии (я до этого уже успел закончить факультет актера театра кукол). Руководитель курса был Иван Михайлович Тарханов, сын великого Михаила Тарханова. Преподавали Ангелина Иосифовна Степанова и Анна Михайловна Камолова – одна из любимых актрис Немировича. А в это время по студии ходили Софья Пилявская, Евгения Морес, Евгений Евстигнеев, Кира Головко, Леонид Марков… Это был абсолютно новый этап моей жизни. Я стал по-другому читать и по-другому понимать прочитанное, по-другому жить и общаться. Нас в первую очередь учили быть личностями во всем: в подходе к жизни, в выборе материала, в партнерстве, в общении. Нас учили в любую реплику вкладывать лично себя, а для того чтобы это делать, нужно было иметь серьезное внутреннее содержание.

– Вы упомянули о партнерстве. Мне кажется, когда у актера достойный партнер, он и играет лучше, это так?

– Это простой вопрос. И на него есть простой ответ. Партнерство – один из основополагающих моментов нашей профессии. У Станиславского это называется «петелька – крючок». Если есть взаимопонимание и если нам интересно и радостно вдвоем, то роль делается лучше.

– Недавно в прессе мне попалась информация о том, как в Европе закладывают бюджет на содержание тюрем. Если нужно просчитать, сколько денег надо потратить на заключенных лет через 5–7, то просчитывают, сколько подростков лет 10–12 не читают. Вот такая простая связь. Но как убедить детей читать, если у них есть компьютер?

– Запретить компьютер невозможно, крайне сложно во всяком случае. Но настоящие знания могут быть получены из книг. То, что скачено из компьютера, не работает. Работает то, что прочитано и записано ручкой в тетрадь. И, конечно, нужно в школе больше времени уделять такому предмету, как литература.

– А у вас у самого остается время почитать сыну книгу?

– Ему уже 9 лет. Я больше предпочитаю, чтобы он мне читал. Он три года назад выучил потрясающее стихотворение Высоцкого «Баллада о борьбе». Недавно выучил часть из главы «Евгения Онегина»: «В тот год осенняя погода стояла долго на дворе…». Сейчас дал ему сборник детских стихотворений Саши Черного и велел выбрать одно и выучить. Было время, когда он мне в день читал по одному рассказу Антоши Чехонте, из юмористических журналов. Было забавно.

– А самому ему выбирать, что читать, не позволяете?

– Нет. Я жесткий папа.

– Кстати, о жесткости. Вы сыграли тысячу и одну роль брутальных героев, а первая ассоциация с вашим именем – это скромный герой в картине «Любовник», который всем пожертвовал ради любви. Почему таких ролей мало? И где вы настоящий?

– Я пытаюсь быть настоящим везде. А почему мне так мало дают таких ролей – это вопрос к продюсерам, к режиссерам. Я в достаточной мере заложник своей внешности, своего типажа. Были, конечно, и другие роли – в картинах «Поклонник», «Девять месяцев», «Механическая сюита». Таких ролей мне не хватает. О таких ролях я мечтаю. Я мечтаю о слабом, беззащитном герое. Но когда мне дают играть интересный персонаж, пусть даже контуженного на голову, как, например, в картине Валеры Тодоровского «Мой сводный брат Франкенштейн», я буду вкладываться.

– Вас ранит то, что вас часто выбирает на роль, что называется, по типажу?

– Вы знаете, если человек скажет о себе, что он не раним, то с ним что-то не то. В нас во всех есть и жесткость, и ранимость. Я просто не склонен показывать, что меня ранит.

СПРАВКА «НИ»