Невыносимая легкость бытия

Один из самых серьезных дефицитов в сегодняшнем театре – дефицит сценического юмора. Его иногда путают с сарказмом и выбросами желчи (вот этого добра на нашей сцене навалом). Однако юмор – вещь совершенно из другой области. В сценическом юморе обязательно наличие веселья и доли нежности, а насмешка над миром в нем сплетена с самоиронией. Постановки Кирилла Вытоптова наделены этим редким качеством сполна: берется ли он за современный роман или за мучительную пьесу Леонида Андреева. А теперь выяснилось, что ключ юмора прекрасно подходит и к пьесе мрачного отца абсурдистского театра.

В Сэмюеле Беккете, в котором так долго видели родного брата экзистенциалистов, вдруг открылся если не сын, то племянник Льюиса Кэрролла и еще один обитатель его зазеркалья. Пустое беккетовское пространство вечных вопросов вдруг озарилось улыбкой Чеширского кота и шалостями Шалтая-Болтая.

Художник Нана Абдрашитова создала на крошечной сцене «Мастерской» наше родное зазеркалье – до боли узнаваемую квартирку с кухонной стойкой, заваленной пустыми картонными стаканчиками, с микроволновкой, продавленным диванчиком, засохшей елкой, забытой на тумбочке (в середине января засохшая елка смотрится особенно актуально).

Указывая на эту самую елку, Эстрагон (Александр Паль) сообщит, что Годо велел ждать у дерева. А Владимир (Евгений Матвеев) засомневается:

– Это скорее куст!

– Деревце!

– Куст!

Как бы там ни было, на иву растение точно не похоже…

Практически каждый предмет на сцене используется не только как декорация, но и как игровой реквизит. Герои кидаются друг в друга пустыми стаканчиками. Желающий свести счеты с жизнью Эстрагон обкладывается картонными коробками и поджигает на животе пару газет. Пахнет гарью, летит сажа. И тогда Владимир кидается на помощь – и гасит уже начинающее бушевать пламя. Наконец, из-за дивана (в театре «Мастерская» нет кулис, откуда можно было бы импозантно выйти) выбираются Поццо (Олег Ребров) и Лаки (Григорий Калинин).

Не знаю, есть ли сейчас на московской сцене столь же счастливо подобранная команда исполнителей, как этот квартет. Комическая отрешенность и великолепная пластичность Александра Паля дополняется реактивной брутальностью Евгения Матвеева, а театральная размашистость жеста Олега Реброва дополняется и усиливается невозмутимым взрывным спокойствием Григория Калинина. А уж обаянием, которое Станиславский считал главным и решающим свойством таланта, каждый наделен в избытке.

Выстроенная партитура движений и жестов дышит импровизационной свободой. Любая сценка непременно обрастает-расцветает какими-то дополнительными смыслами, реакциями, вариациями. Ситуация безысходности, на которую обречены герои Беккета, в спектакле Кирилла Вытоптова обретает неожиданную подсветку упоенного хулиганства (как будто тут навечно установилось время пить чай, и банда шляпников спешит разобрать чашки и блюдца)…

В лучшие минуты квартет исполнителей вдруг начинает восприниматься как единый организм. Поццо, Лаки, Владимир, Эстрагон вдруг покажутся разными ипостасями единого «я». Их нерасторжимая связь друг с другом обретает дополнительную убедительность.

Вот после ухода Поццо и Лаки Владимир и Эстрагон облачаются в снятую с ушедших одежду, серьезно поправляют пиджаки и рубашки, охорашиваются. Потом безнадежно машут рукой: с переменой одежки все осталось по-прежнему…

У Кирилла Вытоптова – дар серьезными мыслями делиться ненавязчиво, мимоходом. В мире, где любую банальность тебе преподносят с фанфарами, а любую глупость навязывают до оскомины, эта ненавязчивая умная легкость кажется почти чудом.

Герои самозабвенно играются и играют. И постепенно, шаг за шагом в комнатном домашнем пространстве оживает ужас перед пустотой жизни, перед ее невыносимой легкостью. Ужас перед пустыми стаканами, засохшей елкой, порвавшимся ботинком, сломанной микроволновкой, которая вдруг начинает работать как космический агрегат: нажмешь на кнопку – и человек исчезнет.