В бой опять идут старики

Любимыми персонажами производителей реклам являются сексуальные блондинки и невинные младенцы. Первые демонстрируют свою красоту, возбуждая здоровое желание или соревновательный дух. Вторые – свою невинность, пробуждая в зрителях жалость, нежность, умиление. Любимыми персонажами театральной сцены последних сезонов стали старики, изображающие самих себя. Режиссеры предпочитают выводить на сцену далеких от театральных профессий реальных пожилых людей, рассказывающих печальные истории из своей долгой жизни. За последний год можно вспомнить, скажем, спектакль «Мнемопарк» швейцарской группы Rimini Protokol, в котором настоящие пенсионеры размышляют о судьбах современной Европы и делятся подробностями своего прошлого. Польский режиссер Ян Клята в своей постановке «Трансфер» предоставил сцену пенсионерам-соотечественникам, рассказывающим об ужасах немецкой и русской оккупаций Польши во время Второй мировой войны. Француз Дидье Руис уже десять лет ездит по разным странам, отбирая людей «после 70» и создавая с ними очередную постановку «Я думаю о вас». Московский опыт – двадцатый, поэтому спектакль носит название «Я думаю о вас. Эпизод 20». Отобрав участников, режиссер дает им возможность рассказать со сцены разнообразнейшие эпизоды их жизни, не заботясь о монтажных стыках или тематической привязке.

Спектакль на сцене «Под крышей» в театре имени Моссовета начинается и заканчивается детскими фотографиями участников. На заднике – девочка в вязаной шапочке, фото выпускного класса, смеющийся мальчик. А потом выросшие и постаревшие дети – восемь пожилых женщин и двое мужчин вспоминают самые разные моменты. Как впервые понюхала духи. Как первый раз померила новое платье. Как встречали на вокзале вернувшегося из заключения отца. Как отца арестовали, потом обещали выпустить, а потом судили и расстреляли через десять минут после приговора. Как со знакомым пятилетним мальчиком лазили на дерево, и он порвал шортики, и, чтобы его утешить, пришлось порвать юбочку. Как старший сын прислал из армии письмо, что подал заявление о переводе его в Афганистан. О том, как в детстве боялась мышей.

Кто-то рядом насчитал 79 рассказов-эпизодов. Возможно. Хотя можно предположить, что количество сценок варьируется от вечера к вечеру. Иногда рассказчик забывает нужные слова (истории явно личные, но столь же явно давно записанные в тетрадку с текстом и заученные наизусть). Иногда исполнитель мучительно вспоминает порядок слов. Иногда у очередной рассказчицы (выходят строго по порядку: первый с краю, второй, третий, четвертый) нет настроения говорить именно сейчас, и ее подменяет соседка. От перемены мест слагаемых в этом спектакле ничего не меняется.

Постановка Дидье Руиса отчетливо напоминает блошиный рынок в каком-нибудь провинциальном русском городке. На самодельных прилавках не гордый антиквариат, винтажные уникумы или творения художников. Но жалкие обломки погибшего быта: какие-то никому не нужные игрушки, подсвечники, вазочки, хлебницы, малоношеные юбки и подозрительные блузки, самовары и разрозненные чашки – собрание случайных предметов, вываленных в случайном порядке. Любимые домашние вещи, вынесенные на продажу и всеобщее обозрение, вызывают и жалость, и смущение своей неуместностью. Рассказы из собственной биографии – столь уместные и нужные, когда деды и бабушки ими делятся с внуками или близкими – смущают, когда их адресатом становится зрительный зал.

Пожилая женщина рассказывает о погибшей любви или о том, как ее спасли от слепоты. Прямое «выдавливание» эмоций всегда беспроигрышно. Две трети зрительного зала глотают слезы сострадания. Одна треть смущенно прячет глаза, размышляя, чем расчетливая спекуляция чужой прожитой жизнью, чужим горем, чужим одиночеством отличается от рекламной спекуляции прелестями блондинок и невинностью деток в памперсах.