Художественный руководитель Московского государственного академического камерного хора Владимир Минин

– Владимир Николаевич, юбилейный сезон в консерватории вы открываете крайне редко исполняющейся в России кантатой Карла Орфа «Песни Катулла». Почему вы выбрали именно это произведение?

– Я думаю, стоит рассматривать программу концерта целиком. В ней существуют некоторые внутренние связи: с одной стороны, история любви древнеримского поэта Катулла, которую продолжают «Песни любви» Брамса. Затем идет перекличка с Рихардом Штраусом, его идею можно выразить словами: спустись лучезарный бог, чтобы на земле наступил покой и любовь. И наконец, Малер с его позицией героя: я не принят миром, я хотел бы жить в любви, но меня не понимают. И последняя чисто формальная связь: у Штрауса большая поэма на шестнадцать голосов, у Малера переложение произведения, написанного для соло сопрано с оркестром тоже для шестнадцати голосов. Каждая программа должна иметь какие-то объединяющие идеи. Одна из вечных тем – тема любви объединяет все эти произведения.

– Параллельно с абонементом в консерватории у вас есть еще программа в Доме музыки…

– Там у нас – литературно-музыкальный абонемент. В сентябре уже состоялся концерт с Игорем Костолевским, который читал «Пир во время чумы» Пушкина, в декабре Александр Филиппенко будет читать Есенина, а хор будет исполнять произведения Свиридова. В феврале 2012 года пройдет литературно-музыкальная композиция по повести Алексиевич «У войны не женское лицо» со Светланой Крючковой и Еленой Лядовой, которую зрители знают по фильмам «Любка» и «Елена». И наконец, в заключительном концерте абонемента в марте Алла Демидова будет читать «Пиковую даму», в музыкальных фрагментах из одноименной оперы Чайковского графиню исполнит Елена Образцова, а на партии Лизы и Германа сейчас идет кастинг.

– Как вам удается столько лет руководить коллективом? Это сложная задача, достаточно вспомнить недавний скандал с отставкой Марка Горенштейна. Не было ли у вас конфликтов и если возникали, то как удалось избежать их дальнейшего развития?

– Есть разные природы конфликтов. Есть конфликты, которые приводят к разводу, как это мы видим сейчас. Причем пошел эффект домино, как это произошло в нескольких театрах. Я не берусь сейчас судить кто прав, кто виноват. Есть конфликты, которые приводят к разрыву, а есть конфликты, которые приводят к очищению коллектива. Это знаете, как в медицине, вот у вас нарыв, сделали надрез, гной вышел – дальше здоровое тело. Так и у нас. Конечно, были конфликты... Невозможно, чтобы все были идеальными. Суть конфликта заложена в самой природе коллектива. Потому что психология руководителя и психология участника любого организма: музыкального, театрального – это разные психологии: у руководителя задача получить как можно бОльшую отдачу, а участник же, напротив, пытается сэкономить свои силы. В вокале это происходит в первую очередь. Тут многое играет роль: вам в метро было душно, поссорились с женой и т.д. А работать нужно с первой минуты, отречься от быта и подняться на ступеньку вверх, а это очень трудно в нашем темпоритме, в атмосфере нашего города. Тут многое зависит от встречного движения: от участника коллектива к руководителю, и наоборот.

– Нередко применительно к тому, что вы сделали для хорового искусства, проводят аналогии с системой Станиславского. В чем же особенность «мининской» школы?

– Это действительно близко к этой системе. Для того чтобы создать художественный музыкальный образ, выявить смысл сочинения, надо, чтобы твое чувствование было помножено на всех участников коллектива. Это трудная задача. Основное требование – это чтобы смысл, чувства были пропущены через сердце, через сознание. Голос, не согретый сердцем, – это «звукодуйство». Любая партитура – это иероглиф ни больше ни меньше. Надо слышать то, что под этими иероглифами или между ними. Когда это получается, тогда достигаешь хороших результатов. Но это трудно, ведь все люди с разными способностями. Вот у нас в коллективе: одному достаточно посмотреть в партитуру три-четыре раза, чтобы выучить, а другой не может от нее оторваться, даже во время концерта. Конечно, в этом есть некая леность, но это еще и способность человека. Важно то, что он откладывает партитуру и поет без нее, и тогда он свободен от этого якоря, который всегда сковывает. А если от этого якоря освободиться, то можно добиться свободы выражения чувства в музицировании, того, что называется импровизационностью, – вот это и есть основа для соединения дирижера и хора. И артистами, способными к этому, я очень дорожу.

– Как вы относитесь к идее чиновников, что творческое профессиональное обучение детей надо начинать с пятнадцати лет?

– Что касается этого предложения, если оно соответствует действительности, то таких чиновников в 30-е годы прошлого века назвали бы «врагами народа». Ведь художественные таланты проявляются у ребенка в самом раннем возрасте и обучение начинается с 5–7 лет! Ушинский, великий русский ученый, говорил: школа должна воспитывать поколения буквой, цифрой и нотой. По-моему, осталась одна цифра... и то с калькулятором в мобильном телефоне. Мы воспитываем каких-то роботов. Если говорить строго, музыкальное образование начинается с того момента, когда мама своему ребенку поет колыбельную песню. Уничтожение музыкального воспитания началось не сейчас, но до войны тем не менее дело обстояло иначе. Я, например, пришел в первый класс обычной ленинградской средней школы. Что я встретил в этой школе? В сегодняшних условиях звучит фантастически, но вся школа пела: были хоры младших, средних и старших классов и внимание к творческим способностям ученика. Сегодня музыка из школы изгнана. Это трагедия. Получается так, что мы в этой области лезем обратно на пальму.

– Владимир Николаевич, вы семь лет были ректором тогда еще института, а сейчас Академии имени Гнесиных. Как вы смотрите на то, что сегодня произошла реорганизация училища и его слияние с академией?

– У меня это вызывает резко отрицательное отношение. Каждая стадия обучения имеет свои определенные цели и задачи. В музыкальном училище обучение длится четыре года. Три года происходит накопление, а на четвертый год движение, то же и в вузе, в какой-то период времени происходит накопление, а потом резкий рост, скачок. Все обоснованно, как я понимаю, какой-то мелочной экономикой. В то же самое время гигантские деньги улетают в трубу, а тут экономят копейки. Профессиональное музыкальное образование ребенок осваивает в течение 15–17 лет. По сути, лишенный значительной части обычных детских развлечений! Но талантливый ребенок сознательно идет на эти лишения во имя цели стать музыкантом! Сложившаяся система образования была очень эффективной, иначе не рождались бы исполнители мирового уровня. Зачем же эту систему уничтожать?