Актер Сергей Бодров-младший:

– Скажите, Сергей, ваше попадание в кино, которое оказалось таким судьбоносным для кинематографа, вам самому кажется случайностью или закономерностью?

– Больше случайностью, конечно. Ведь все, что со мной происходило до «Кавказского пленника», к кино не имело отношения. Да, мой отец – известный режиссер, но я сам никогда не жил в этих домах творчества, у нас не было дачи на Николиной Горе, где росли такие ребята, как Степа Михалков или Егор Кончаловский, которые сейчас так успешно работают. Я учился в простой школе, где не было этой творческой тусовки. Я жил другим. Когда отец, который долго искал актера в «Кавказского пленника», вдруг опробовал и утвердил меня, я воспринял это как большой и интересный эксперимент. Не более того.

– Я помню, что после премьеры «Кавказского пленника» вы говорили, что больше никогда не будете сниматься в кино.

– Да, говорил, я тоже это помню. В этом была, конечно, доля шутки и кокетства, но в то же время была и большая доля правды. Мне искренне казалось тогда, что это все чудовищно. Я видел себя на экране в рабочих материалах и думал только о том, что кино и актерство – это не мое дело. Конечно, сам процесс съемок, озвучка – все это было очень увлекательно. Многие говорили о какой-то моей органичности...

– Ну не о какой-то, а о настоящей органичности. Как раз это качество отличает вас от всех других, в том числе очень хороших актеров.

– Если во мне действительно пока есть органичность, я счастлив. Но моя заслуга здесь минимальна, я умею не больше, чем кошки или дети, о которых говорят, что с ними сложно сниматься, потому что они очень естественны. Если мне еще удается быть естественным на экране и если это нравится людям – здорово. Но поверьте, что актерское ремесло и в этом тоже, но не только в этом. Актерство – это профессия. И тогда, после «Кавказского пленника», я это понимал и готовил себя к другому. А потом кино меня просто стало больше интересовать...

– И вы стали, извините за назойливость формулировки, национальным героем.

– Не я. Данила Багров. И я бы не стал преувеличивать, не национальным героем, а героем современного кинематографа. Просто к тому времени все устали от бандитов. Эти персонажи ведь существовали и в фольклоре, и везде, но хорошего кино про таких людей, про пассионариев, в общем, не было, в кино их не осталось. А потом героем стал человек, вернувшийся с войны.

– Ваш Данила ведь тоже из фольклора – эдакий былинный богатырь, который пришел защитить слабых, принес свою правду и ради нее позволил себе убивать. Мне кажется, его отличие от любого советского киногероя только в том, что он не кается и его дорога не ведет к храму.

– Да, дорога Данилы – это не та дорога, которая ведет к храму. Но у меня в связи с ним такая картина перед глазами, как сидят у костра люди, мясо жарят: костер, пещера, хаос первобытный… Тут один встает и говорит: «Будет так: мы будем защищать друг друга, будем беречь наших женщин, наш костер и нашу пещеру, а кто тронет любого из нас – тому смерть». Вот это как раз то, что у Данилы внутри. Данила, у которого есть хоть какие-то правила в этом мире первобытного хаоса, где вообще никаких правил нет, он, может, и есть этот первый человек, который встал у костра и установил какой-то закон.

– Данила Багров оказался, если я не ошибаюсь, четвертым киногероем после Чапаева, Штирлица и троицы из фильмов Гайдая, про кого ходили легенды и сочинялись анекдоты.

– Да, мне тут недавно рассказали, что в Интернете ходит какой-то сценарий «Брата-3», где Данила летит на Марс. И анекдот недавно слышал, по-моему, хороший. Знаете? Про силу. Ну помните, когда Данила приходит к американцу в офис:



– В чем сила, американец? Американец дрожит весь:

– Не знаю, не знаю.

– Вот брат говорит, что в деньгах. А ты как думаешь?

– Не знаю, не знаю.

– Американец, сила – в Ньютонах.