Советский союз да любовь

Один из способов выживания национального кино в маленьких странах – совместное производство с другими государствами, хотя порой из него выходит то же, что из сотрудничества лебедя, рака и щуки. Как показывает практика, получить зарубежное финансирование может как уже известный, так и начинающий режиссер, заручившийся содействием дельного продюсера. Речь идет о литовце Шарунасе Бартасе, уже обласканном международными кинофестивалями, и о «русифицированном» киргизе, дебютанте в большом кино Нурбеке Эгене. Правда, продюсерско-режиссерская стратегия у них разная – Бартас, которому ничего не надо доказывать, снимает кино «для себя», тогда как озабоченный своим будущим Эген во многом работает на публику, заодно демонстрируя потенциальным продюсерам, что с ним можно иметь дело.

Бартас в «Семи невидимках» пытается решить сложную задачу – совместить игровую и документальную реальность, как это уже делали документалист Виталий Манский в «Благодати» и «Частных хрониках», а также игровики Геннадий Сидоров в «Старухах» и Илья Хржановский в «4». Однако вымышленный сюжет о четырех «перекатиполе» мертвенен и скучен, зато почти документальные, пересыпанные матом пьяные откровения натурщиков живы и интересны. Сочиненные автором «экзистенциальные» диалоги напоминают анекдот, в котором через полчаса после «Чаво?» следует «А ничаво!», а виртуозные кадры вызывают в памяти то Вермеера, то Рембрандта, то акварели Волошина. Отдельные журналисты приписали Бартасу антигуманный подход к документальным персонажам и желание продать на Запад неприглядный образ нашей страны, и в этом патриотическом порыве как-то забыли, что Крым уже 14 лет как зарубежная территория.

В отличие от литовского постановщика, который идет более торным путем, Эген в своем, отчасти автобиографическом «Сундуке предков» использует стандартную коллизию межэтнической любовной связи. Европеизированный киргиз привозит на родину французскую невесту, дабы представить родителям, но, приехав, пугается и выдает за сотрудницу – а родители тем временем присматривают для него местную девушку и заключают договор с ее родными. Конфликт тем самым основывается на обмане и недоразумении – совсем как в водевиле, но условность водевиля не согласуется ни с кино, ни с фигурирующим в сюжете родовым проклятием, из-за чего финальная разрядка выглядит совершенно нелепо. Возможно, зритель, увлеченный экзотическими горными видами, табунами лошадей, привлекательными молодыми актерами и симпатичными деталями вроде презервативов, которые преподносит француженке влюбившийся в нее маленький брат героя, не заметит всех сюжетно-психологических нестыковок, но что хорошо доверчивому зрителю, то смерть для скептического критика.

Презервативы, между прочим, сыграли в фестивальной программе роль лакмусовой бумажки – дело в том, что за день до киргизско-российско-французского был показан узбекский фильм «Девичий пастух» про пацана, что опекает жену старшего брата, но не испытывает к ней сексуальных чувств, поскольку в нынешнем узбекском кино они под запретом. Но когда кинообозреватель «НИ» заикнулся об этом табу, то был дружно ошикан и попутно обвинен в сексуальной озабоченности, так что «Сундук предков» принес ему заслуженную моральную компенсацию.

А красную нить, проходящую через многие фестивальные ленты, окончательно выявил весьма уязвимый с художественной точки зрения фильм Мурада Ибрагимбекова «Замыслил я побег», поставленный по его же телесериалу, в основе которого лежит роман Юрия Полякова. Персонажа этой картины, который, как механическое тело, движется в зависимости от приложенных к нему внешних сил, присутствующие на «Киношоке» феминистки дружно назвали «героем нашего времени».