Танго для трех сестер

На своей пресс-конференции Важди Муавад, чтобы заранее снять все возможные претензии по поводу «искажения» классики, предупредил, что в его спектакле русской специфики не будет никакой, поскольку актеры в России никогда не были и ничего о ней не знают. Он признался, что, впервые обратившись к чеховским «Трем сестрам» восемь лет назад, он был поражен сходством семьи Прозоровых со своим собственным семейством. Бежавшие из Ливана в Канаду во время военных столкновений в долине Бекаа, родители Муавада продолжали тосковать по родине. По свидетельству режиссера, «чеховские «Три сестры» как бы перенесли меня в Ливан. Через чеховских персонажей, так мечтавших о возвращении в Москву, я ощутил свою собственную ностальгию и ностальгию моей семьи». Трудно судить, насколько персонажи канадского спектакля похожи на родных режиссера-постановщика, но сходства с чеховскими героями осталось не очень много. Прозоровы в спектакле сильно постарели: восемнадцатилетняя Ирина тянет лет на 30, Ольга и Маша явно разменяли четвертый десяток. А брат Андрей и вовсе приблизился к седьмому десятку (так что мечта о московской профессуре с самого начала воспринимается утопией).

Повзрослев, чеховские персонажи обзавелись новыми привычками и неожиданными хобби. Скажем, Ирина и Маша в канадском спектакле занялись реставрацией дверей: на сцене выстроена огромная ремонтная мастерская (сценография Изабель Ларивьер). Маша (Мари Жиньяк) красит двери, а Ирина (Анн-Мари Оливье), надев защитные очки, профессионально орудует электрорубанком. Доктор Чебутыкин (Жиль Шампань) отрабатывает долг за квартиру малярными работами: все три часа действия спектакля он прилежно разрисовывает стены в лад настроению актов: первый акт – белыми и желтыми красками, во время пожара – красными, в финале – черными.

Сестры Прозоровы и их гости оказались большими поклонниками современной эстрады, причем врубают они музыку на такой громкости, что можно посочувствовать Наташе, ворвавшейся в гостиную, чтобы прервать припозднившуюся дискотеку. Канадская Наташа, чем-то смахивающая на мадам Грицацуеву из «12 стульев», – знойная женщина, мечта поэта, – волей режиссера все время попадает в двусмысленные ситуации. То муж застукает ее на переодевании в вечернее платье перед свиданием с Протопоповым, то Тузенбах извлечет на всеобщее обозрение домашний Наташин халат, спрятанный бедняжкой почему-то в пианино.

Вообще, Важди Муавад ввел в свой спектакль специально для оживления зала много самостоятельных номеров-фенечек. В тихой лирической сцене в зале раздается настойчивый звонок мобильного телефона. Возмущенный зритель требует от девушки ответить: выясняется, что это дочка звонит Вершинину, предупредить, что мама снова отравилась. В финальном действии на сцену вызывают человека из зрительного зала, и именно ему, смущенно прячущему глаза, члены семьи Прозоровых долго жалуются на нескладывающуюся жизнь и разваливающийся быт.

В богемном доме Прозоровых по воле режиссера поразительно много пьют, шумят, пачкаются чем ни попадя. Впервые пришедшего в дом Вершинина аккуратно подводят к измазанной краской стене, а потом буйно радуются выпачканному мундиру. Чебутыкин не только мажет краской стены, но периодически выливает на себя то одну, то другую разноцветную банку. На стол в честь дня рождения Ирины ставится по бутылке водки на человека. И дамы, и офицеры глотают стопку за стопкой, не закусывая, и с каждой стопкой все более неистово восклицая: «В Москву, в Москву!»

Буйный и грязный быт Прозоровых в канадском спектакле дает особую подсветку всем уверениям, что это самая интеллигентная семья в городе. И холодок ужаса бежит по спине, когда представишь, что происходит в семьях менее интеллигентных… Что там творится у Протопопова, просто подумать страшно!

Недаром центральным моментом канадской постановки становится монолог Андрея Прозорова о том, что за века существования горожане только пили, ели и сплетничали. Режиссер задергивает занавес и даже выпускает переводчицу на сцену, чтобы этот монолог был стилистически отделен от основного действия пьесы. Главной задачей своего спектакля Важди Муавад назвал стремление «дать ответ на вопрос, почему проблемы, о которых говорит Чехов в этой пьесе, так трогают и волнуют нас, как и артистов и режиссеров во многих театрах мира, где ставят чеховские произведения». Честно говоря, единственное, что осталось непонятным в канадском спектакле, практически незамутненном никакими художественными мыслями и смыслами, – так это вопрос, чем же привлек этот скучный город и его несимпатичные обитатели если не всех европейских режиссеров, то хотя бы самого Муавада? Ведь единственным, действительно лирическим и прочувствованным моментом этого головного и выдуманного спектакля стало финальное Youkali tango Курта Вайля в исполнении певицы Мишель Мотар.