Posted 19 февраля 2008,, 21:00

Published 19 февраля 2008,, 21:00

Modified 8 марта, 08:21

Updated 8 марта, 08:21

Белый фантом

Белый фантом

19 февраля 2008, 21:00
Евгений Каменькович, похоже, решил поменять режиссерское амплуа и попробовать свои силы в драматургии третьего ряда. На сцене МХТ вышла его постановка «Белый кролик» Мэри Чейз, где герой Элвуд, которого сыграл Андрей Мягков, преображает окружающий мир силой своей доброты с помощью друга – невидимого белого двухметровог

Афиши многих московских театров последнее время напоминают комнаты, чьи хозяева еще не решили, что именно они хотят в данном помещении: гостиную? спальню? кухню? ванну? И тащат с ближайшей помойки все, что под руку подвернется: какие-то колченогие стульчики, якобы шикарные, траченные молью коврики, ржавые раковины и шифоньеры, потерявшие ножки. В бестолковом нагромождении никак между собой не сочетающихся предметов иногда попадается даже какой-нибудь весьма недурственный шкафчик-консоль или изящная этажерка. Но в целом все напоминает свалку. И, когда очередной предмет втискивается в это безразмерное пространство, начинаешь ломать себе голову: а этот-то уродец на кой черт понадобился?

Пьеса «Белый кролик» Мэри Чейз написана в годы Второй мировой войны, и, если верить программке, автор хотела своей комедией «поднять настроение американского зрителя». Возможно, дамская пьеса о друге Белого кролика, чье присутствие поднимает настроение буквально всем окружающим и делает людей добрей и чище, и впрямь «поднимала настроение американцев». Люди, питающиеся в «Макдоналдсе», вполне могли переварить пафос Мэри Чейз и ее незамысловатый юмор (все слова типа «любовь», «дружба», «вера» в пьесе произносятся исключительно с придыханием). А в невидимом белом двухметровом кролике Гарви – увидеть то самое воплощение американской демократии, которой невидимо следует по пятам практически за всеми жителями планеты и благодетельно вмешивается в их судьбу: соединяет влюбленных, устыжает корыстных родственников, преображает даже психиатров (что и чудотворцу едва ли под силу).

Но зачем по прошествии полувека вытаскивать эту слащавую, пересахаренную дамскую пьесу с мировой репертуарной свалки и ставить ее в МХТ? Как монтируется этот «Белый кролик» с рядом идущими «12 картинами из жизни художника», «Танцем альбатроса», «Тутишем» (все недавние премьеры)? Или с ожидающимися «Сенной лихорадкой» и «Сорок первым»? Какая воля свела эти названия в афише? И есть ли в этом раскладе хоть какой-то смысл? Вроде прерогатива хватать (что мало-мальски может привлечь публику, не отвлекаясь на любые другие соображения) принадлежит антрепризам. А репертуарные театры даже по названию своему отличаются именно строительством репертуара. Зачем «Белый кролик» антрепризе – можно понять. Зачем он Московскому художественному театру – остается загадкой сфинкса.

Но не менее интригует и вопрос: зачем персонально Евгению Каменьковичу сдался этот белый фантом? Справиться с труднейшей прозой Шишкина в своей постановке «Самое важное», чтобы потом доказывать городу и миру, что и с американской лежалой залепухой справишься? Только-только зарекомендовать себя как серьезный режиссер и тут же заняться так называемым коммерческим театром? Ни на одно мгновение постановка не заставляет думать, что режиссер что-то нашел для себя в тексте.

«Белый кролик» – хуже, чем плохой спектакль. Это спектакль бессмысленный. Декорации грамотные – квартира Элвуда превращается в отделение психбольницы (правда, немного странно, что надпись «sale» на окнах дома Элвуда остается на окнах психбольницы). Мизансцены выстроены. Режиссер придумал каждому исполнителю свой выход-номер. Говорить о рисунке ролей нельзя – скорее это такие роли-точки: две-три гримасы, две три позы, неизменяемое психологическое состояние. В Элвуде (Андрее Мягкове) угадывается постаревший герой «Иронии судьбы», обзаведшийся безобидной галлюцинацией. Красавица Келли (Юлия Галкина) вполне зажигательно танцует на столе. А Профессор (Вячеслав Жолобов) вполне внятно пародирует Хазанова. Остальные исполнители за двумя исключениями (Бетти – Ирина Гордина и Этель – Березовец-Скачкова), которые играют просто криминально, вполне держат уровень среднестатистической антрепризы.

Но спектакль растянут до размеров двухметрового белого кролика. На три часа не хватает ни плотности действия, ни плотности мысли, ни режиссерских придумок. Обалделые часы над порталом сцены показывают какое-то невозможное, произвольное время. Мягков на сцене надрывно читает: «Простите, простите, простите меня!»

Что сказать? Бог простит!

"