Posted 19 января 2012,, 20:00

Published 19 января 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:56

Updated 8 марта, 05:56

Стриптиз Мельпомены

Стриптиз Мельпомены

19 января 2012, 20:00
В конце минувшего года юрист Александр Щиголев подал в сыктывкарский суд на… «Гамлета», поставленного в местном драмтеатре, обвинив принца Датского в изнасиловании Офелии. По мнению юридически подкованного зрителя, театр грубо нарушил его права, не предупредив, что постановка будет сильно отличаться от шекспировской ве

Зрители всегда имели возможность (и не упускали шанс ею воспользоваться) выразить свое недовольство театральной постановкой: топотом, свистом, криками «Долой!», «Позор!», а в Европе – гулким «Бу-у-у!». В крайнем случае в дело шли помидоры и тухлые яйца. Так, в 2008 году просвещенный европейский зритель закидал томатами спектакль «Медея», поставленный Анатолием Васильевым в Эпидавре с греческими актерами (этот скандал бурно обсуждался местной прессой как небывалый случай в театральной истории Греции). В 2005 году недовольные европейцы закидали яйцами актеров из спектакля «Оргия толерантности» в постановке Яна Фабра. Но чаще всего зрители, не запасшиеся «метательными» продуктами, просто покидают зал рядами и даже ложами. В прошлом году, например, со спектакля «Турандот», поставленного Константином Богомоловым в Театре Пушкина, топая ногами, уходили сотни людей, а оставшиеся до финала кричали на поклонах: «Позор!» Спектакль сняли, поскольку артистам не хотелось вновь подвергаться обструкции.

Однако зрители не всегда ограничиваются демонстрацией своего неодобрения постановкой и негативными отзывами в Интернете. Некоторые особо принципиальные театралы, которых не устроило качество или содержание спектакля, оформляют свои претензии в виде судебного иска. Истцы, как правило, жалуются либо на оскорбление нравственности, либо на искажение классики (иногда на то и на другое одновременно). Так, в середине 2000-х семья питерских пенсионеров Платоновых несколько раз подавала судебные иски против Александринского театра. По их мнению, в постановке «Ревизора» Валерий Фокин грубо извратил автора, а также ввел недопустимые сексуальные сцены. «Их Хлестаков буквально насилует на сцене Машеньку!» – возмущались театралы из Северной столицы (Машенькой истцы ласково назвали дочку Городничего Марию Антоновну). Театру удалось отбиться от настойчивых жалобщиков, требовавших возместить 260 рублей, потраченных на билеты и 260 тыс. рублей за моральный ущерб. Александринка доказала, что на афише и в программке спектакля указано, что постановка создана «на основе сценической версии Мейерхольда и Коренева. 1926 год».

Юрист Ирина Тулубьева рассказала «Новым Известиям», что «если в постановке переосмысленное режиссером произведение ущемляет чье-то самолюбие, то единственный, кто может обратиться в суд с претензиями по данному вопросу, – это автор оригинала или его наследники, которых закон наделяет правом на защиту произведения от разного рода искажений». Г-жа Тулубьева добавила, что «у каждого человека собственное восприятие искусства. Даже если спектакль нравится абсолютному большинству, например, шедевры Някрошюса или Товстоногова, всегда найдутся недовольные люди. Для творчества характерна новизна, поэтому современные постановки сильно отличаются от классических версий. Зрители, которые хотят получить в театре эстетическое удовольствие, прежде всего должны знать, на спектакль какого режиссера они идут и что это будет за постановка. Чтобы не получилось так, что родители пришли в театр с ребенком, а на сцене – раздетые актеры».

Кстати, обнаженка часто вызывает особое недовольство театральной публики. Отметим, что термин «порнография» применительно к искусству до сих пор остается весьма расплывчатым, и зачастую мнение зрителя по этому поводу резко расходится с позицией создателей спектакля. В частности, сцена коллективной мастурбации в постановке бельгийского режиссера Яна Фабра настолько возмутила продвинутых зрителей фестивального Авиньона, что объясняться с ними приехал лично французский министр культуры…

К слову, московская публика, часто ругаемая рецензентами за косность и нетерпимость, к привезенной в столицу «Оргии толерантности» Фабра отнеслась индифферентно. Тренированный и искушенный в инновационном европейском искусстве российский зритель с вялым интересом наблюдал за сценами мастурбации, где актеры старательно терли промежности, используя самые неподходящие предметы: галоши, шарфы, ручки дивана, наконец, крутящееся колесо перевернутого велосипеда.

«Не могу сказать, что художественный руководитель «Геликон Оперы» Дмитрий Бертман – человек эпатажный, но у него довольно своеобразные постановки, – говорит «НИ» Ирина Тулубьева. – В некоторых сценах «Леди Макбет» происходит возня в креслах – чем там занимаются герои, можно только догадываться. Мои впечатлительные знакомые многозначительно сказали: «Однако…» Тот, кому не понравилась нестандартная интерпретация классического произведения, может только сожалеть о потраченном времени. Но предъявлять по этому поводу претензии режиссеру – безосновательно».

Дмитрий Черняков, который сегодня считается одним из самых востребованных на Западе оперных режиссеров, окружен скандальным ореолом. Большинство его спектаклей, в частности «Дон Жуан», «Аида» и «Руслан и Людмила» (этой постановкой, кстати, в прошлом году открылся после 6-летней реконструкции Большой театр), изобилуют эротическими сценами. Интересно, что на постановки Чернякова практически невозможно попасть – зрители буквально сметают появляющиеся в продаже билеты. Однако нередко люди, «проголосовавшие рублем», но возмущенные крамольными сценами, покидали зал толпами.

Оперная певица Вероника Джиоева, исполнившая партию Донны Эльвиры, которая по ходу действия постановки обнажает грудь, рассказала «НИ»: «Дон Жуан» – одна из моих любимых работ Дмитрия Чернякова. Он как высококлассный режиссер знает, что делает, и прекрасно понимает, какие моменты будут обсуждать зрители. Он не боится критики. Сцена, в которой Донна Эльвира пытается снять с себя кофту, – идея Чернякова. Это было нужно для создания психологической обстановки. Кстати, как бы ни ругали его режиссерские решения, они по вкусу европейской публике – в ближайшие годы он будет работать только на Западе. С позиции певицы и актрисы я не всегда согласна с той или иной трактовкой, но нужно учитывать, что сейчас время режиссеров, а не певцов».

Актриса Алла Будницкая в беседе с «НИ» говорит, что «эпатаж на сцене может быть совершенно приемлемым, если в создании спектакля участвуют талантливые люди, потому что хороший режиссер не позволит себе пошлости». «Например, у Кирилла Серебренникова, постановки которого я очень люблю, часто бывает эпатаж, но меня это никогда не шокирует, – добавляет артистка. – В его спектакле «Изображая жертву» и одноименном фильме много нецензурных слов, но в данном случае без них не обойтись. Если ненормативная лексика звучит в нужном месте, в нужное время и по нужному поводу, то получается талантливо и слушается, как музыка».

Можно понять желание постановщиков выражать свои мысли и воззрения в той форме, которая им кажется необходимой. Можно понять и публику, вовсе не желающую слушать с театральных подмостков ненормативную лексику, видеть сцены, оскорбляющие ее нравственное чувство, да еще за свои же деньги. Тем не менее еще не было выигранного дела, где зритель отсудил бы деньги по причине «низкого качества» театральной продукции. То есть получить назад деньги за некачественные сапоги у нас можно, а за эквивалентные им по стоимости театральные билеты – нет. Кроме того, многих зрителей возмущает, что нет органа защиты прав театральных потребителей. Однако и для театра такое положение вещей отнюдь не благоприятно. Обиженный и оскорбленный одним театром, зритель либо вообще перестанет посещать эти «сомнительные заведения», где можно нарваться на что угодно, а заплаченные деньги уже никак не вернуть, либо начнет утомительные судебные процессы. И не надо быть пророком, чтобы сказать, что с каждым годом их количество будет только возрастать.

«Театр должен как можно более полно информировать зрителя о том, что ему предстоит увидеть, что постановка, например, отличается от оригинала, – высказывает пожелание юрист Ирина Тулубьева. – В кино же есть пометки «Не рекомендуется детям» до такого-то возраста. Такая пометка – намек, что спектакль содержит какие-то пикантные моменты. Это должно быть на афишах, на билетах или на сайте театра».

Как вы относитесь к эпатажу на сцене?

Борис КЛЮЕВ, актер:
– За эпатажем часто скрывается режиссерская беспомощность. Именно она компенсируется сценами, связанными с сексом и эротикой. На мой взгляд, это совершенно недостойно искусства и уж тем более воспитания, поэтому к подобному явлению отношусь резко отрицательно. Однажды я смотрел спектакль немецкой труппы, который ставили в Малом театре. Старый актер, которому, на мой взгляд, было хорошо за семьдесят, по ходу действия начал раздеваться, а потом стоял на сцене абсолютно голый. Нечего и говорить о том, что эстетически смотреть на это тело, похожее на оплывший огарок, было просто отвратительно. Но меня поразил мальчик, сидевший передо мной. Он повернулся к маме и спросил: «Мама, а что это?» Его мама не нашла, что сказать. Когда не хватает мастерства ни режиссеру, ни актеру – нужно показать голую задницу. Я не хожу на спектакли, в которых персонажи прямо на сцене писают в ведро, даже слышать о них не хочу. Самое простое – снять штаны и показать голый зад. Только это никакого отношения к искусству не имеет.

Владимир МИРЗОЕВ, режиссер:
– На мой взгляд, существует только один критерий – художественно или антихудожественно сделан спектакль. Если какому-то актеру или режиссеру удалось художественно пописать в ведро – браво, я буду только аплодировать. А бывает наоборот: актер произносит монолог из Шекспира «Быть или не быть», и это до такой степени пошло, что просто скулы сводит. Поэтому, повторю, критерий один – удалось это сделать художественно, прекрасно или нет. А сцена, как и экран, вместят в себя все, что талантливо.
Далеко не все спектакли, которые идут много лет, хорошо принимают на премьере. Когда в 1996 году я поставил в Театре Станиславского спектакль «Хлестаков» по гоголевскому «Ревизору», многие его не поняли и не приняли, возможно, в силу своего консерватизма: некоторым зрителям постановка показалась странной, необычной. Учителя, которые привели в театр старшеклассников, чтобы посмотреть произведение из школьной программы, даже расстраивались, что это не похоже на то, что у них в головах. Зато дети были в восторге. А поскольку наша задача была не столько снять какие-то стереотипы восприятия, сколько сделать классику живой, я считаю, что мы своей цели достигли. И вот подтверждение этому – спектакль до сих пор идет, и на него приходят те самые зрители, которые когда-то были категорически против такой трактовки классики.
Вкусы имеют свойства меняться, развиваться. У меня самого, как зрителя, иногда возникает желание встать и уйти, когда то, что я смотрю, – антихудожественно. Причем это может быть совершенно невинное произведение, где нет ни обнаженной натуры, ни мата, ничего шокирующего, а просто есть дурной вкус или какая-то глупость, бессмыслица. Я спокойно отношусь к кичу как к осознанному приему. Иногда в искусстве он работает, причем работает ярко. Но когда дурной вкус не осознается создателями, которые думают, что это весело или прекрасно, а на самом деле это просто пошлость, вот тогда – беда. В этот момент я закрываю глаза и начинаю думать о чем-то своем.
Записала Елена МИЛИЕНКО

"