Сезон «Красавиц»

Еще до премьеры Дуато ошарашил, причем дважды. Гуру европейского модерн-данса заявил, что поставит классический спектакль. Но не очередную версию балета Мариуса Петипа, чем пробавляются балетные деятели, а собственный, авторский вариант. Многие, в том числе автор этих строк, предпочли бы, чтоб Дуато создал «Спящую красавицу» в своем замечательном фирменном стиле. Но что сделано, то сделано. Будем судить художника по законам, им самим над собой признанным.

Первое, что каждому бросается в глаза: роняя рекламную фразу «в моем спектакле нет ни па из Петипа», мэтр, мягко говоря, лукавил. Дуато использовал «Спящую», чтобы конкретно потренироваться в методе Мариуса Ивановича, и не только в нем. Акт нереид – привет Льву Иванову, его «белому» акту «Лебединого озера». Вариация одной из фей – вылитый Баланчин. «Жизелью», то есть романтическим балетом, местами тоже попахивает. Есть отсылки и к западным версиям «Спящей»: недаром Дуато перед постановкой пересмотрел все, что можно. Усилен динамизм действия – за счет корректных сокращений в музыке: особенно хорош Пролог, где конфликт добра и зла крепко взнуздан режиссерской волей. Конечно, исчезли кое-какие вариации и фрагменты, ансамбли не так подробно развернуты, а хореографические портреты персонажей часто даются «скороговоркой». И пропала масштабность, но Дуато к этому и не стремился. Дух «Спящей» волей автора радикально изменился: постановщик заменил торжественность камерностью, помпезность – интимностью, а вместо парадной придворной хроники дал уютный рассказ о любви.

Цитаты из старой «Красавицы» выводят постановщика в неблагодарную область сравнений. Но в этот скользкий момент вступает в ход «тяжелая артиллерия» Дуато. Во-первых, его легендарная музыкальность: музыка в танцах как будто становится зримой. В период репетиций Начо говорил: его горячее желание – чтоб после премьеры «Чайковский в гробу не перевернулся». Недостатки у нового спектакля есть. Но Петр Ильич может спать спокойно. Дуато тасует балетные па, как опытный манипулятор и человек с воображением, что делает спектакль «знакомым незнакомцем». К примеру, есть у Петипа танцевальная комбинация «А-В-С-Д». Что делает Дуато? Ставит ее как «С-А-Д-В». Зритель же, ощущая смутное сходство с виденным прежде, в то же время не может сказать, положа руку на сердце, что перед ним копия. Большего требовать невозможно. Создать оригинальный балет в классической лексике сегодня так же реально, как живописцу написать «живую», а не «мертвую» картину в духе академической живописи XIX столетия. К тому же классические па кое-где разбавлены фирменными дуатовскими приемами, а легкой иронией спектакль напоминает сказки Шварца: Королева гладит сказочного Кота за ухом, а Король возгласом «маэстро!» просит у дирижера музыки.

Сценограф Ангелина Атлагич решила пролог в нежных бежевых тонах, а первый акт (пикник на природе) – в зеленом и бледно-оранжевом, которому, что удивительно, не мешают нежно-розовое и светло-голубое. Свита злобной феи Карабос дает необходимый контраст черным облачением. Разноцветное дефиле прочих фей и дворцовые торжества, где танцуют герои сказок, радуют глаз вкусными деталями. Ах, эти орнаментальные вышивки, точеные кружева, пышные, но легкие юбки придворных дам (словно взбитые сливки), причудливые, как на показах мод, шляпки! Волей Атлагич привычный переход «барокко-рококо» – между засыпанием Авроры и ее пробуждением – сдвинут по оси времени. Персонажи перемещаются из условного XVIII века в столь же условный XIX век. Декорации, то есть дворцы, сады и озера, радуют союзом минимализма с элегантностью. Дремучий лес движущейся панорамы при пробуждении Авроры расцветает розами. А бело-золотой финал (свадьба) решен на фоне огромного обручального кольца, украшенного фигурками павлинов и зияющего на фоне пустого неба (кольцо – еще и волшебный портал для связи реального и сказочного миров).

Михайловскому театру трудно набрать безупречный состав для многонаселенного балета. Но среди фей попадались прилично порхающие девушки, неожиданно молодая фея Карабос (Ришат Юлбарисов) сверкала отрицательным обаянием, Принц (Леонид Сарафанов) легко прыгал, хотя для влюбленного юноши был, пожалуй, мрачноват, а более милая, чем царственная Аврора (Ирина Перрен) внятно «артикулировала» хореографию. Особо смотрелась Екатерина Борченко (Фея Сирени) с ее чувством позы и пространственной «объемностью» рук.

Главный вопрос премьеры – зачем Дуато классика? Ответ прост. Креативный хореограф рассматривает пребывание в России как творческое приключение и важный культурный опыт, по ходу которого можно познать новое и что-то изменить в себе. Для автора босоногих постановок столкнуться с балетным наследием и классической труппой – все равно что чемпиону мира по плаванию кролем вдруг поплыть «баттерфляем»: всю жизнь загребал воду руками, а теперь изволь двигаться, «выпрыгивая» из воды. Трудно? Да. Но интересно же!