Эгоизм в треугольнике

Сайдакова взяла вполне отвлеченную (и тем самым подходящую искусству танца) тему – поиск гармонии между «невероятным динамизмом нашей сумасшедшей жизни и глубоким человеческим желанием познать себя». И впрямь, познавать себя ее исполнителям придется на быстром ходу: темп балета задается техномузыкой Люка Слейтера, чьи тяжелые, вгрызающиеся в мозг ритмы гонят и гонят, не давая расслабиться ни на секунду. Даже если на сцене возникает пауза и происходит что-то замедленное, все равно это затишье перед бурей.

Понятно, что такого рода переживания не предполагают конкретного сюжета. Сайдакова его и не использует, сводя сценическую картинку к чему-то, подобному кинетической инсталляции. Артисты перемежают неоклассический танец с тем, что в современном художественном языке называется «работа с объектом». Огромный подвижный металлический треугольник, подвешенный к потолку, метафорически отсылает к названию балета. А название, как легко заметить, «говорящее»: точка собственного эго.

Когда открывается занавес, мы видим неподвижные фигуры, затерянные в густом тумане. Мужчины затянуты в темно-синие трико, женщины в кричаще-кислотных цветах – канареечном, лиловом и голубом. В танце есть все атрибуты классического тренинга – пуанты, балетные позиции, арабески, прыжки и пируэты. К этому добавлены всяческие отклонения от вертикальной оси и прочие приметы современной пластики. Она, как и геометрическая фигура, смешивает тупые и острые углы.

Четкие ритмы ударных в фонограмме провоцируют исполнителей на механистичность. Неподвижные лица без традиционных балетных улыбок закрепляют ощущение. С пола восстает упомянутый выше треугольник, образующий внутреннюю рамку в полукруге сцены. Многозначность устройства поистине безбрежна: это опора и помеха, вектор движения и ориентир в хаосе. Треугольник по ходу действия часто поворачивают – и так, и сяк. Возможностей тут масса – положить, поднять, сдвинуть, перевернуть. На грани треугольника можно сесть, в том числе и на шпагат, лечь, обвить его ногами и уцепиться руками, повиснув на высоте вниз головой. Можно прыгнуть через полую внутренность металлической конструкции, как через пламя. Даже нацепить один из углов себе на шею. И сделать вид, что объект тяжел или, наоборот, легок. Постоянная изменчивость фигур – человеческих и металлической – дает возможность заглянуть в подтекст пластических ритмов, чтобы выражение «белка в колесе» переиначить на «человек в треугольнике».

Три женщины и шестеро мужчин пытаются взаимодействовать в широком диапазоне, от модного дефиле до экзистенциального смятения. Дуэты, как принято в современной хореографии, сообщают то ли о любви, то ли о сражении. Иной раз персонажи тяготеют к объекту с тревожным вожделением, словно герои повести Стругацких «Пикник на обочине» – к Золотому Шару, выполняющему все желания. А когда полоска эластичной ткани, как по волшебству, вытягивается из рук танцовщицы, чтобы обмотаться вокруг граней объекта и образовать еще один, растянутый треугольник, нацепленный поверх металлического, кажется, что пространственная геометрия вот-вот обратится в философскую проблему «граница и возможность выхода за ее пределы».

Артисты Балета «Москва» работают хорошо, старательно, но их тела двигаются слишком мягко, слишком «по-балетному». И предательская (в данном контексте) кантилена, к которой они привыкли за годы школы и практики в «Щелкунчиках» и других подобных произведениях, тоже дает о себе знать. Между тем «Эгопойнт» стоит танцевать жестко, напористо и дискретно. Впрочем, подобные навыки еще придут – это вопрос понимания и надлежащих репетиций. Главное, что временная и пространственная асимметрия (одна группа может двигаться медленно, другая – быстро) вносит в камерный балет тревожность безразмерного мегаполиса. Движение вне и внутри треугольника – момент субъективной истины, включающей особенности психофизики исполнителя. И если учесть, что треугольник соединяет точки, не лежащие на одной прямой, то чем это не метафора нелинейных человеческих отношений?