Директор Музеев Кремля Елена Гагарина

– Елена Юрьевна, Поль Пуаре произвел революцию в области моды. Однако, как я убедилась, информации о нем очень мало…

– Поль Пуаре относится к тем людям, которых можно назвать символами эпохи. В свое время им поклонялись, их копировали, но сегодня их имена известны в основном лишь специалистам. Например, знакомо ли вам имя мадам Гре? Она одна из ведущих французских кутюрье 1940–1950-х годов. В Музее Гальера, в Институте костюма хранится роскошная коллекция ее платьев. Думаю, хорошо известны только те представители мира моды, дома которых существуют по сей день, поскольку есть реклама, определенные традиции, которые культивируются. А имена других кутюрье забыты в настоящее время не только потому, что не существует преемственности и нет традиций, но и от того, что их произведения сложно увидеть. Например, Пуаре. Музей Гальера хранит около 80–90 его костюмов, но они все в довольно плачевном состоянии и требуют реставрации. Ткани невозможно показывать постоянно – они очень хрупкие, поэтому нужно менять экспозицию. В Музее Гальера также нет места, где они могли бы выставляться. Нехватка помещений – общая проблема практически для всех музеев. И получается, что эти прекрасные вещи можно увидеть только на временных выставках или на фотографиях. Кроме того, длительное время имя Поля Пуаре упоминалось в первую очередь в связи с театральными актрисами. Известно, что он делал костюмы для Иды Рубинштейн, Сары Бернар, Режан и других.

Кроме того, вспоминается Пушкин: «Мы ленивы и не любопытны». С литературой люди, как правило, знакомы гораздо больше, но кто сегодня знает, к примеру, имя Жориса Гюисманса? Мало кто. Тем не менее его роман «Наоборот» был культовым произведением конца XIX века. Поэтому сложно говорить о том, почему знают или не знают Пуаре… Так получилось. И это не имеет никакого отношения к качеству его произведений, к его артистической личности, к тем замечательным новациям, которые он придумал и ввел в моду и которыми мы все пользуемся по сей день.

– Такие фигуры, как правило, обрастают множеством мифов и легенд…

– Пуаре и сам создавал легенды о себе. Он очень любил эпатировать публику, был действительно артистической личностью. Он создавал костюмы для актрис, для светских дам, которые присутствовали на известных представлениях. Пуаре вдохновлялся театральным костюмом, и сам постоянно организовывал разнообразные представления, для которых, кстати, был и сценаристом, и режиссером, и актером. Кроме того, те книги, которые он написал, – это своего рода мифы и легенды, которые он создавал о себе. И, конечно, надо относиться к некоторым историям вокруг него с долей скептицизма – что-то соответствует действительности, а что-то действительность несколько искажает и приукрашивает.

– Что связывало Пуаре с Россией?

– Многое. Знали, что Пуаре был в России – он готовился к этой поездке, и в его мемуарах, и в воспоминаниях его современников об этом есть сведения. Но, собственно говоря, то, что здесь происходило, стало абсолютным открытием для наших французских коллег, поскольку они никогда не работали с российскими архивами, не имели доступа к нашей периодической печати того времени. И вот сейчас благодаря подготовке к нашей выставке удалось прояснить эту страницу.

Пуаре приехал в Россию с шестью манекенщицами, которые при каждом выходе на публику постоянно его сопровождали. Они были очень красивы и все одинаково одеты, то есть создавали некую группу вокруг него. Эти дамы демонстрировали его модели не только на подиуме для избранной публики, но и на улицах. Было два больших показа – в Москве и Петербурге. Московский показ имел больший успех, потому что здесь не было императорского двора, а жили в основном представители аристократии и художественная интеллигенция. Этот показ произвел неоднозначное впечатление. Для артистических натур, для которых, собственно, Пуаре и создавал свои произведения, его модели имели успех и огромное значение.

Пуаре очень вдохновился тем, что увидел в Москве и Петербурге. Привез огромную коллекцию русских костюмов, кокошников и другие вещи. И русская тема вошла в его творчество очень активно. Так, он стал использовать для вечерних костюмов кокошники в качестве головных уборов. В гардеробе его супруги Денизы появились сапоги – так называемый казачок – немного спущенные, с гармошкой на уровне щиколотки. Они были у нее различных цветов – под разные костюмы.

Думаю, Москва и вообще Россия была для Пуаре восточным экзотическим местом, а Восток он очень любил. И поэтому многочисленные русские мотивы активно вошли в его творчество и присутствовали длительное время. Я уже не говорю о том, что существует целая серия платьев, которые он сделал из русских вышитых скатертей, что для его модного Дома рисовали модели многие русские художники – достаточно назвать имена Надежды Ламановой, Леона Бакста, Эрте. Кроме того, русские манекенщицы активно пропагандировали модели Пуаре.

– А оказал ли Пуаре влияние на российскую моду?

– Знаете, его вещи копировались, как это было принято в то время. Поэтому он оказал влияние не только на русскую, но и на американскую моду. Произведения Пуаре благодаря его активной позиции и благодаря тому, что его костюмы носили актрисы, которые ездили с гастролями по всему миру, были, конечно, очень востребованными. Его модели рисовались, тиражировались и затем повторялись буквально везде. Когда Пуаре приехал в Америку, он увидел, что в более дешевом варианте все ходят в том, что он придумал. И тогда он озаботился тем, чтобы каким-то образом зарегистрировать свои авторские права, но это стало возможно только в 1952 году. Поэтому существовали как «пиратские» копии его платьев, так и вполне легальные: он заключал договоры со многими мастерами портновского искусства в различных странах, для которых он создавал модели и по его моделям шились платья уже здесь. Таким примером может служить платье, выполненное в мастерской Анны Гиндус, аналогичное модели, созданной Пуаре и показанной им во время визита в Россию.

– Есть ли какая-то тенденция в том, что крупные музеи проводят выставки, посвященные модным домам?

– Современное актуальное искусство – это то, что было создано за последние пять лет. Все, что было создано, скажем, до 1950–1960-х годов, – уже классика искусства XX века. Что касается Пуаре – это вообще ар деко, совершенно несовременное искусство.

Кроме того, спор о том, что является высокими видами искусства, а что низкими, устарел еще в XVII веке, когда были созданы сначала болонская академия художеств, затем французская академия живописи, ваяния и зодчества, где все искусства были разделены на определенные категории. Было признано, что высшими являются живопись, скульптура и архитектура, а все остальные, относящиеся к прикладному искусству, в том числе костюм, ювелирное дело, керамика, фарфор и все, что можно отнести к этой области, являются не высокими видами искусства. Но с тех пор это стало неактуально. Если вы придете в Оружейную палату, то все, что вы там увидите, это как раз не живопись и не скульптура, а именно произведения декоративно-прикладного искусства. Патриаршие одеяния, коронационные костюмы, вышивки, которые делались для Церкви, – это все произведения такого же высокого искусства, как и живопись, которая создавалась в этот период. Поэтому считать такого рода тенденцию менее достойной представления в музеях, неправильно.

Современное произведение искусства сложно отнести к какому- либо жанру. Поэтому разговор о том, что нужно показывать в музеях, а что нет, на мой взгляд, совершенно бессмысленный. Все то, что является прекрасным и что несет в себе определенный заряд энергии и новые идеи, достойно того, чтобы этим заниматься, чтобы это изучать и чтобы это показывать публике.

– В Музеях Кремля есть какие-то ограничения в тематике проведения выставок?

– Видите ли, ограничения, если они и существуют, связаны исключительно с тем, что у нас недостаточные и специфические выставочные площади. Мы не можем показывать выставки живописи или рисунка. Также мы не можем демонстрировать большие по размеру экспонаты. Но мы все-таки выходим из сложившейся ситуации, проводя выставки современных художников, но, правда, ограничиваясь произведениями небольших форм.

– Вы неоднократно говорили в интервью, что у Музеев Кремля существует проблема нехватки пространства для проведения выставок. Хотелось бы уточнить, решена ли сейчас эта проблема?

– Нам тоже хотелось бы прояснить этот момент. Наша стройка не закрыта, но пока приостановлена.

– Вы много сотрудничаете с зарубежными музеями. Есть ли какие-то особенности ведения музейного дела, которые было бы неплохо освоить в России?

– Хотелось бы изменений в законодательстве, которые позволили бы нам не ограничивать себя рамками 94-ФЗ (закон о тендерах. – «НИ») и 83-ФЗ (закон об автономной работе культурных учреждений. – «НИ»). Работать для публики, которая к нам приходит, для детей, с которыми необходимо заниматься и которые зачастую могут постичь определенные исторические и культурные аспекты только в музее. Нам эти законы очень мешают. Нам очень мешает 94-ФЗ, который просто тормозит деятельность любой бюджетной организации – это касается и музеев, и театров, и библиотек. И мы, конечно, не в восторге от 83-ФЗ. У нас и так минимальное государственное финансирование, а в рамках этого закона учреждение культуры фактические переходит на самоокупаемость. И никто не хочет задуматься о том, что, не вкладывая деньги в культуру невозможно ожидать никакого развития в этой сфере. Потому что учреждения культуры сами практически не могут зарабатывать необходимые средства для существования. Если мы превратимся в экономически успешную корпорацию, то это уже не будет учреждением культуры. Мы будем делать то, что покупают, а не то, что является востребованным совершенно другой частью общества. В конце концов, музей – это не магазин, не ресторан и не площадка, которая сдается для проведения мероприятий. Люди приходят в музей как раз для того, чтобы что-то узнать, увидеть нечто интересное и как бы отрешиться от этой навязчивой экономики, которая присутствует в других сферах жизни.

– На ваш взгляд, в плане хранения экспонатов законодательство не нуждается в реформировании?

– С законодательством у нас в этой области, может быть, и не плохо, но не все, что предписано, мы в состоянии выполнить. Например, не хватает современных хранилищ. Помимо издания законов нужны серьезные финансовые вливания.

– В печати постоянно приводятся примеры, как 94-ФЗ негативно отразился на деятельности культурных учреждений…

– Действительно, эти примеры встречаются на каждом шагу. И к сожалению, все, что мы говорим, не имеет никакого действия. Мы предлагаем поправки, но на протяжении того периода, что 94-ФЗ существует, до сих пор не сделано ничего. Вообще, законы, подобные 94-ФЗ, существуют во многих странах. Но они не касаются того, что связано с научной работой, что относится к творчеству. Если вы занимаетесь закупкой скрепок, стульев и компьютеров – это одно. А если вы делаете дизайн выставочного зала – это совершенно другое.

– А спонсоры не особо охотно идут в сферу культуры, насколько я понимаю?

– Конечно. Закон о меценатстве до сих пор не принят, хотя обсуждается и лоббируется рядом структур на протяжении длительного времени. Система, про которую всегда говорят, – о снижении налогового бремени для меценатов – существует только в Америке. В Европе ее нет. Но там немного проще, хотя и у них сейчас в связи с кризисом спонсоры неохотно дают деньги на культурные проекты.

– А если бы закон о меценатстве был принят, это могло бы преломить ситуацию?

– Разумеется. Все считают деньги, и все прекрасно понимают, что, давая на развитие культуры определенные суммы, можно было бы ожидать некоторых налоговых послаблений. Это должно быть одновременно и престижно, и выгодно как для организаций, так и для индивидуального предпринимателя.

– Ведут ли Музеи Кремля какую-то интерактивную работу по привлечению зрителей?

– Подобная работа ведется у нас очень активно. Например, мы практически к каждой выставке создаем специальные программы для детей, делаем модули в выставочных залах – с их помощью можно посмотреть и узнать информацию обо всех памятниках, которые находятся в зале. И мы активно работали с электронными путеводителями нового типа, но это все очень непросто. Потому что на территории Кремля слишком сложно это воплотить из-за системы охраны, которая здесь существует и которая связана не с нами.

– На ваш взгляд, в каком направлении должен развиваться современный музей?

– Понимаете, современный музей – это то, что если говорить о мировой тенденции, вошло в жизнь людей не так давно и стало активно развиваться уже после Второй мировой войны. Если мы говорим о создании в начале века множества музеев, которые стали накапливать, аккумулировать коллекции, то музей современного типа – совершенно новое явление. Это связано с интересом людей и к своей истории, и к истории других народов, и с возросшей возможностью путешествовать.

Во всем мире принято не только посещать выставки, но и ходить в музеи на различные творческие занятия (как для детей, так и для людей старшего возраста) и слушать лекции. Это та линия, которую нам очень хотелось бы развивать.

– Например, в Политехническом музее часто проходят различные лекции. Но почему это не имеет столь широкого распространения? Дело в нашей лени или в недостатке информации?

– Недостаточно и рекламы, и информации. Самая активная реклама у нас на телевидении. Но на телевидении такого рода рекламы быть не может, потому что ни один музей не в состоянии ее проплатить. Думаю, будут развиваться какие-то другие виды рекламы, доступные для наших музеев.

Например, в Нью-Йорке в гостиницах, маленьких кафе и ресторанчиках можно увидеть листовки с информацией о проходящих в «Метрополитен» выставках. И публика уже привыкла к этому. Все любят музей, и ходить в музей считается модным и престижным. Мне бы хотелось, чтобы та тенденция к изменению, которая наметилась сейчас, развивалась более активно. Музеи – это такие места, куда интересно и необходимо ходить, если вы хотите не отставать от жизни и узнавать что-то новое.