«Сны откровенней всех говорунов»

Режиссер Евгений Каменькович вывел на сцену тандем молодых артистов: Горбунова, страдающего навязчивыми сновидениями, в которых он видит грибы лисички, играет Никита Ефремов, а Горчакова, его приятеля по палате, – Артур Смольянинов. Позже выяснится, что Горчаков является приятелем лишь на словах, а на деле – настоящий сексот, который должен выведать про Горбунова тайны и доложить врачу. Однако все эти «душевные тайны» мало отличаются от тайн любого, нормального человека. Например, Горбунов говорит: «Жена не снится мне. И правильно. Где тонко, там и рвется (...). Я сделал ей намеренно ребенка. Я думал, что останется она. Хоть это – психология подонка».

И если бы не страшная больничная пижама – в советском гражданине Горбунове трудно было бы признать помешанного. Он заметно отличается от превращенных в овощи пациентов (в спектакле рядом с персонажами есть несколько резиновых кукол в человеческий рост, которых санитары также усаживают смотреть телевизор, уносят обедать или спать). Горбунов через больничное окно смотрит на идущих по улице артисток Уланову и Орлову и по всему видно – он хорошо развит и даже имеет черты философа.

«Сны откровенней всех говорунов И грандиозней яблока глазного. Фрейд говорит, что каждый – пленник снов. Как странно в это вдумываться снова... Могилы исправляют горбунов!..» – говорит он, размышляя в ночи на больничной койке.

Все диалоги представлены в поэтической форме, что в современном театре встречается все реже. За два часа спектакля насыщенная аллюзиями и метафорами поэзия Бродского вовлекает зрителя в свои ритмы, порой даже гипнотизирует, и от насыщенности символов и образов становишься свидетелем «поэтического безумия». Во всяком случае, ловишь себя на мысли, что и сам Иосиф Бродский переживал подобные моменты озарения, как и его Горчаков, ведь тоже являлся невольным пациентом психушки. Кстати, поэма «Горбунов и Горчаков» написана им под впечатлением от пребывания в застенках ленинградской клиники в феврале 1964 года (направлен на экспертизу решением суда). И все эти проникнутые мудростью строки поэмы «диктовались сверху», возникали от вида всех больничных ужасов. Например, в диалогах с Соломоном Волковым Бродский вспоминал: «Представьте себе: вы лежите, читаете, вдруг входят два медбрата, заворачивают в простынь и начинают топить в ванной. Потом они из ванной вас вынимают, но простыни не разворачивают. И эти простыни начинают ссыхаться на вас. Это называется «укрутка». Вообще было довольно противно. Русский человек совершает жуткую ошибку, когда считает, что дурдом лучше, чем тюрьма».

Евгений Каменькович разделил сцену на две части: нижний и верхний уровени. Внизу обитают «психи». Но никуда им не скрыться от «верхнего», врачебного мира, который создан на галереях Другой сцены – как модель искусственного рая. В кадках огромные кусты, в клетках – заморские птицы, но зачем-то в углу – астрономический телескоп. Позже возникнет четкая ассоциация: никакими орудиями невозможно изучить космос, именуемый человеческой душой – как в случае с Горбуновым и Горчаковым, так и в случае с другими персонажами, представленными в поэме Бабановым (яркая роль Рогволда Суховерко, исполненная почти без слов) и изъясняющегося оперными монологами Мицкевича (Андрей Аверьянов).

Философ Лев Лосев видел в поэме Бродского прямое отражение того состояния, до которого довел его абсурдный суд, где Бродского пытались обвинить в тунеядстве («Поэт – это не профессия», – твердили ему). И вскоре это состояние лишь усугубилось в клинике. Поэтому, по мнению Лосева, насыщенные монологи Горбунова и Горчакова отражают внутренний мир человека, искусственно доведенного до помешательства. Горбунов – это логика и разум, Горчаков – эмоции и сны. Однако и без всяких трактовок спектакль «Современника» о вечно борющихся противоположностях.