Posted 18 октября 2007,, 20:00

Published 18 октября 2007,, 20:00

Modified 8 марта, 08:30

Updated 8 марта, 08:30

Певица Любовь Казарновская

Певица Любовь Казарновская

18 октября 2007, 20:00
Пожалуй, самым масштабным событием оперной жизни октября стала опера Леонкавалло «Паяцы» на сцене Государственного Кремлевского дворца в постановке Франко Дзеффирелли. Показанный в Москве грандиозный спектакль стал экспериментом традиционалиста Дзеффирелли, который впервые решился «осовременить» происходящее на сцене д

– Любовь Юрьевна, как вы относитесь к таким гала-представлениям?

– Дзеффирелли действительно сделал абсолютное шоу. Сегодня это, наверное, один из способов выживания оперного театра. Тем более если у тебя в спектакле нет певцов-личностей, которые раскрывают своими голосами и игрой всю эмоциональную картину спектакля. Тогда выводи клоунов, разношерстную толпу, включай спецэффекты – такое шоу, по меньшей мере, развлечет публику, не даст ей скучать и спать. А вообще самое страшное, что происходит в классическом искусстве сегодня, – это практически полное отсутствие вкуса и «зачеркивание» лучших достижений и традиций исполнительского мастерства. Вульгарность и дурновкусие объявляются раскованностью и свободой на сцене, бестембровое звуковедение – «итальянской школой».
В общем, сегодняшнее отсутствие достаточного числа интересных певцов-личностей подменяется присутствием в большом количестве модных однодневок в гламурной упаковке.

– И как вы относитесь к наиболее раскрученным российским звездам – Анне Нетребко и Дмитрию Хворостовскому?

– Странно звучит слово «раскрученный» применительно к классической музыке. Хотя сегодня, как говорит Познер, можно раскрутить и «зад лошади»… А если серьезно, к Диме отношусь хорошо: у нас с ним уважительные, коллегиальные отношения. А про Анну Нетребко поговорим лет через пять...

– Будем ждать появления молодых звезд более сдержанного поведения?

– Они есть и, конечно же, будут, и я желаю им серьезной, долгой карьеры и удачи! Например, латышской певице, солистке Венской оперы Элине Гаранче, которую сегодня называют лучшей молодой оперной солисткой Европы, Анне Горячевой – меццо-сопрано из Санкт-Петербурга, Евгении Сотниковой – сопрано, выпускнице Санкт-Петербургской консерватории…

– Сегодня вы много критикуете режиссеров-постановщиков и вообще всю ситуацию в опере. Что изменилось за последнее десятилетие?

– Я начинала свою карьеру на Западе в 1989 году, когда меня пригласил на Зальцбургский пасхальный фестиваль великий Герберт фон Караян, и это был совершенно другой мир. Если ты удостаивался чести приехать в Зальцбург, в «Ла Скала», в «Метрополитен-Опера» и войти в оперную элиту, ты был гарантированно огражден от режиссера, который выставит тебя перед публикой в любом свете. От дирижера, который впервые видит партитуру, и от партнеров, которые не знают, как себя вести на сцене. Главным героем того времени был певец. Весь оперный спектакль ставился ради раскрытия драматургии спектакля и личности. А что теперь? Режиссер занят самовыражением, и вы перестаете понимать, на каком вы спектакле: то ли это «Евгений Онегин», то ли «Пиковая дама», то ли «Аида». Дирижер говорит: «А я так слышу музыку», и его совершенно не интересует, что происходит на сцене, звучит ли певец в таком темпе или нет. Вся структура существования оперного театра перевернута с ног на голову. Раньше зритель шел на спектакль, потому что хотел кого-то послушать, а сейчас идут посмотреть, как изгаляются режиссер и дирижер. А певец – между двумя жерновами. Поэтому сегодня в певческом мире нет личностей. Как только появляется более-менее самостоятельная фигура, ее смалывают в этих жерновах.
Оперное искусство превратилось в оперный бизнес. Особенно если у вас импресарио со связями, если за вами стоит звукозаписывающая компания или вы просто пропиаренная персона, вас с удовольствием возьмут в любой спектакль. А личность создать намного труднее. Надо выстраивать творческую судьбу, работать с исполнителем. Надо, чтобы он спел, по меньшей мере, пять-шесть партий, чтобы понять, какая из них самая лучшая. Раньше партии сначала исполняли на сцене, а потом уже записывали. Великие Рената Тебальди или Мария Каллас должны были спеть 15–20 спектаклей, прежде чем им предлагали записаться. И сами они считали, что, только выступив на сцене, имеют право зафиксировать это для потомков. А сегодня сначала записывают, а потом певца начинают предлагать в той или иной партии во все театры, и в итоге публика разочаровывается: плохо, не ярко, не слышно, не интересно…

Фото: ИТАР–ТАСС

– И все же чье творчество вам интересно? В чьих экспериментальных постановках вы участвовали?

– С большим уважением отношусь к американке Джули Теймор (кинорежиссер, один из самых известных ее фильмов последних лет – «Фрида». – «НИ»). Она фантастический режиссер, очень музыкальный, и все ее эксперименты с оперой – это чудо. Мне повезло, я пела в ее «Саломее» Рихарда Штрауса. Она ставила «Эдипус Рекс» («Царь Эдип» Игоря Стравинского. – «НИ») с Джесси Норман и моцартовскую «Волшебную флейту» в «Метрополитен-Опера». Джули требует от актеров проработки роли, ставит огромные экраны, на которых видна вся ваша мимика, каждое движение. На оперной сцене мало обращают внимания на мимику, но у Джули сценическая неправда не проходит. Она работает с деталями, как Станиславский, только киношными приемами. И при этом она безумно уважительна к музыке и тексту.
Я работала с канадцем Этомом Эгояном (его фильм «Славное будущее» номинировался на «Оскар» в 1998 году. – «НИ»). Это тоже кинорежиссер, у которого собственный, неповторимый стиль и который экспериментирует с оперой. В Торонто он ставил «Тоску» и «Саломею». Эгоян требует от певцов гибкости, как от киноактеров, и серьезной физической подготовки – без нее просто не справиться. В «Саломее», например, были качели, которые подбрасывали меня под купол, и я должна была сделать в воздухе два кульбита. Он сделал «Саломею» не похожей ни на один спектакль, в котором я участвовала, это было кино на сцене.
И еще об одном режиссере хотелось бы сказать – об американце Джоне Дью. Я пела в его «Симоне Бокканегра» Джузеппе Верди – спектакле необыкновенной красоты. На сцене ничего, кроме трансформирующихся зеркал: то это море, то это балкон героини, то это балкон Симона, то это какая-то комната… Роскошные костюмы отражались в зеркалах и давали потрясающий визуальный эффект.
Так что я за эксперименты в опере, но только если они не оскорбительны для автора и певца.

– А хотели бы поработать со Львом Додиным, который ставит и оперные спектакли?

– Да, Додин ставил «Пиковую даму» и «Мазепу» Чайковского, «Отелло» Джузеппе Верди, «Саломею» и «Электру» Рихарда Штрауса. Мне очень нравится его творчество, было бы интересно с ним поработать. Додин, с одной стороны, не боится эксперимента, а с другой – уважительно работает с певцом, не ставит его в идиотские обстоятельства и вытаскивает все грани таланта.

– Видимо, сотрудничество с кинорежиссерам подтолкнуло вас к мысли попробовать себя в кино. Вы уже снялись в двух фильмах, сейчас в работе третий…

– Сейчас в работе сразу два кинопроекта с моим участием, но пока не скажу вам их названий. В одном я играю главную героиню, жизнь которой тоже связана с музыкой. Там и исторические факты, и элементы мистики. Другой фильм – музыкальная мелодрама, основанная на оперном сюжете. Картины выйдут в 2009-м и 2010 годах.

– Чем вам интересно кино?

– У меня актерское образование, я училась в Гнесинском училище. Я себя считаю не певицей, а драматической актрисой с голосом. Оказалось, что перед камерой я не зажимаюсь, а очень легко существую. Мне комфортно на съемочной площадке, кино для меня – неизведанная территория. Это, наверное, как у любого творческого человека, момент пробы себя в смежном жанре.

– С кем вы работаете сейчас в своем основном жанре – оперном?

– К моему большому счастью, сегодня я сама могу выбирать, с кем работать и где. Есть места, где у меня коллеги-единомышленники, и у нас рождаются очень интересные творческие планы и проекты по всему миру, прежде всего, в Америке, Германии и Испании. Спасибо Господу за такую возможность. С российскими театрами я вижу для себя возможность творческого сотрудничества в интересных антрепризных проектах, как, например, это было с Большим театром в проекте «Портрет Манон» Жюля Массне в бытность его директором Владимира Васильева.

– Я слышала о ваших музыкальных салонах…

– Я попробовала воссоздать дух знаменитых в прошлом музыкальных салонов Полины Виардо, собиравших цвет русского и европейского общества, и, по-моему, мне это удалось, они имеют большой успех. По сути, это театр одного актера, такое актерско-музыкальное действо, где я пою романсы, арии из опер и рассказываю по дневникам, по воспоминаниям современников о своих героях. Об истории Ивана Тургенева и Полины Виардо, о противостоянии Верди и Вагнера, которые ненавидели друг друга, но в конце жизни примирились, о Пушкине и его спутницах. Сейчас я готовлю новый салон – «Цыганская любовь». Тема цыган, всегда очень яркая и волнительная, не оставила равнодушными разных композиторов разных эпох.

– Вы одна из немногих, кто занимается поиском молодых талантов. Зона поиска ограничена только Москвой и Санкт-Петербургом?

– Ну, что вы! Нет, конечно. У столичной молодежи возможностей больше. Ко мне приходят певцы со всей России, из стран СНГ и дальнего зарубежья. Хороших голосов и талантов больше на периферии. Созданное мною Русское музыкальное просветительское общество приглашает замечательных педагогов, мастеров вокального искусства – Ренату Скотто, Карло Бергонци, Франко Бонисолли, Джоан Дорнеман… С ними я провожу совместные мастер-классы, они передают нашим молодым исполнителям традиции, стиль и основы настоящей школы. И мне очень приятно, что лучшие ребята потом получают стипендии на Западе, попадают в программу «Молодые певцы «Метрополитен-Опера» и других оперных театров и начинают самостоятельную жизнь в искусстве.

Оперная певица Любовь КАЗАРНОВСКАЯ родилась в Москве. После школы поступила на факультет актеров музыкального театра Государственного музыкально-педагогического института имени Гнесиных, а затем перешла в Московскую консерваторию, которую окончила в 1982 году. В 1981–1986 гг. – солистка Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. В 1986–1989 гг. – ведущая солистка Ленинградского государственного академического театра имени Кирова (ныне Мариинский театр). После триумфального выступления в 1989 году на Летнем фестивале в Зальцбурге (Австрия) получила массу приглашений ведущих театров мира: «Венской оперы», «Гранд-опера», «Ла Скала», «Метрополитен-опера», «Ковент-Гарден» и других. Лауреат многих престижных конкурсов. Доктор музыкальных наук, профессор. В 1997 году создала фонд, который занимается поддержкой оперного искусства в России. Замужем за австрийским продюсером Робертом Росциком, имеет сына.

"