Мастерица виноватых взоров

С Борисом Пастернаком, которого Мария Петровых назвала в военную пору «самым близким человеком», она была знакома с 1928 года. Но стихи его узнала еще раньше: «…они меня потрясли, я жила ими, они стали для меня не только моим воздухом, но как бы плотью моей и кровью». Пастернак щедро надписал ей свою книгу «На ранних поездах» (1943): «Марии Петровых на полное и скорейшее свершение всего, что наворожено ей судьбой и природой».

Осенью 1933 года Мария Петровых познакомилась с Анной Ахматовой, и они были дружны до последних дней Анны Андреевны. Мария Петровых в дружбе с ней всегда считала себя «ведомой». Ахматовой нравилось ее стихотворение «Назначь мне свиданье / на этом свете…», но знала ли она, кому оно было посвящено? Может быть, Мария Петровых была скрытна и с ней?

Арсений Тарковский озаглавил свою статью «Тайна Марии Петровых». Он, думаю, мог что-то особое рассказать, но не открыл никакой тайны, отделавшись тактичным неответом: «Тайна поэзии Марии Петровых – тайна сильной мысли и обогащенного слова». Это можно сказать об очень многих. Впрочем, он проговорился: «Даже влюбленность для нее оборачивалась скорее источником горя, чем счастья».

Иногда влюбленность трагически перерастала у нее в горькое ощущение того, что ею просто играют. «Что же это за игра такая?..» – когда отвергание и обнимания так легко переходили одно в другое: «Я до самой смерти не забуду Беспощадной жалости твоей…»

А вот страшноватый набросок, видимо, известного писателя, который при ближайшем рассмотрении оказался жалким трусом и пошляком: «О, глупомудрый, змеиногубый!» Но рядом очаровательное стихотворение «Развратник, лицемер, ханжа…», где всё начинается с презрения, а кончается обожанием. Что и говорить, Мария Петровых была женщиной с большой буквы! И никому не давала повода о себе сплетничать. У нее есть неожиданное язвительное стихотворение о сплетниках, а может, стукачах, что иногда одно и то же: «Даже в дорогой моей обители За стеной живут… иные жители. Тише, тише, милые друзья! В нашей не участвуя беседе, Любознательнейшие соседи Слушают, дыханье затая… Хоть бы раз промолвить слово резкое, Хоть бы знать – робею или брезгую? Страшно или мерзко тронуть грязь? Но обходишь эту слякоть липкую С жалкою прощающей улыбкою, Сердцем негодующим крепясь».

У Марии Петровых была духовная

гигиеничность настоящей русской интел-

лигентки, никакая слякоть к таким людям

не прилипала.

Будучи поэтом глубоко интимным, личностным, она, тем не менее, написала одно из лучших гражданских стихотворений об ответственности всех за годы террора, не исключая самой себя. До этого мало кто поднимался: «А нас еще ведь спросят – как могли вы Терпеть такое, как молчать могли? Как смели немоты удел счастливый Заранее похитить у земли?..» Это ей могло дорого обойтись. Писать безоглядно на так называемой свободе было еще опасней, чем в лагере. Тем более что как раз тогда в лагере сидел и погиб ее муж В.Д. Головачев – библиограф и музыковед.

Такой характер, как у Марии Петровых, не складывается случайно.

Она пришла в поэзию из провинции. Ее отец был директором хлопчатобумажной фабрики. Он принадлежал к тем русским инженерам, которые были лучшими читателями литературы, что, к счастью, передалось по наследству советской технической интеллигенции, более гуманитарной, чем сами гуманитарии. Увы, таких людей остается всё меньше и меньше. Если у нас технари останутся только технарями и перестанут быть полноценной интеллигенцией, то есть совестью нации, Россия потеряет многое.

Отец Маруси сделал всё, чтобы дочь с детства занималась иностранными языками, а книжки у нее приходилось даже отнимать – уже в четыре года она читала Чехова.

Первым благословил ее стихи Максимилиан Волошин, прививший ей свое всечеловеческое ощущение жизни и брезгливость к нравственной нечистости.

Мария Петровых не была равновеликой тем поэтам, которые ее ценили. Но она жила по их правилам: «…Мы не единого удара Не отклонили от себя» (Анна Ахматова).

Мария Сергеевна принадлежала к тем, кто, по ее словам,

На чистую выводит воду

Презрительным движеньем плеч.