Чем хуже жизнь, тем ярче краски

Если в августе отправиться с европейского Востока на Запад, останавливаясь в столицах и заходя в тамошние музеи, к концу поездки можно считать себя знатоком главных явлений и имен в мировом искусстве. Или, по крайней мере, из первых рук оценить, за что нынче выкладывают десятки миллионов долларов – самое дорогое художество.

Отправной точкой возьмем Киев, где даже на пятом месяце работы выставка британца Дамьена Херста собирает огромные очереди. Оно и понятно – слава главного скандалиста, выставлявшего в галереях заспиртованных акул и освежеванных овец, делает свое дело. Киевский «Реквием» (так называется ретроспектива англичанина) – едва ли не самая большая херстовская выставка – окончательно вписывает этого некогда «молодого художника» в разряд живых идолов. Правда, многие скептики заявляют, что слава Херста останется в 1990-х, что он уже «отыгранная фигура». Но до тех пор, пока эпатаж и шок останутся движущими пружинами арт-жизни, любитель разлагающегося мяса и таблеток (они для Херста символ нового бога) будет в фаворе у галеристов и меценатов.

Далее на пути встает Берлин, уже давно оспаривающий у Лондона и Вены первое место в плане самых интересных арт-проектов. Вот и сейчас на весь мир гремит выставка «Модель Баухауса» в зале «Мартин-Гроппиус-Бау». Посвящена она школе Баухаус, откуда, как считается, вышла едва ли не вся архитектура с дизайном ХХ века. Курсы по подготовке творцов нового быта были основаны Вальтером Гроппиусом в 1919-м и закрылись с приходом фашистов. Главный принцип, который проповедовали «баухаусцы» (а среди преподавателей был и наш Василий Кандинский), – конструирование форм, удобство и красота через расчет. Потом на этот путь вступили и российские конструктивисты. Берлинские кураторы не дождались круглой столетней даты, резонно решив, что идеи «Баухауса» сегодня как нельзя кстати – кризис изрядно облупил золото в модных постройках и вновь заставил задуматься о красоте в простоте.

Впрочем, если в Германии учат скромности и труду на благо народа, в соседней Швейцарии продолжают шиковать. Иначе как роскошеством выставку Ван Гога в Базеле не назовешь. В базельском музее собрали более семи десятков пейзажей художника. Доставили их не только из лучших музеев, но и из частных собраний Иерусалима и Канагавы. Кажется, Ван Гога давно уже все переели (в том числе и на аукционах, где до последнего времени цены на его картины били все мыслимые рекорды), – и вдруг новый разворот: швейцарцы показали, как болезненная натура живописца преломляла виды Голландии и Франции. При этом часто цитируют его письма: «Чем более я становлюсь уродливым, старым, злым, больным, бедным, тем более хочется мстить, создавая цвета яркие, хорошо подобранные, блестящие». Иными словами, чем хуже жизнь, тем краше видится пейзаж.

Что касается самых красивых видов, то они, по дружному согласию философов и ученых, у нас над головой. В этом еще раз убеждаешься после выставки «Человек и звезды», которая пользуется бешеной популярностью во Флоренции. Тема отношений человека и космоса – вроде бы из арсенала научно-технического музея. Однако итальянцы подали ее так, что в Палаццо Строцци (где идет экспозиция) ринулись все арт-критики: выясняется, что в деле освоения звезд художники были чуть ли не важнее астрономов. А воображение и фантазия (надо же было придумать знаки зодиака) не только предшествовали анализу, но и сильно опережали его.

Если переместиться в Испанию, то там никуда не денешься от Матисса – еще одного любимца арт-элиты. До сих пор не утихают споры о месте Матисса в культуре ХХ века – были ли его броские картины тупиковой ветвью живописи или, наоборот, прорывом к новым формам, – от него вроде как пошли Пикассо и прочие -исты. Нам больше известен «ранний Матисс» (до 1917 года) – по огромным полотнам, написанным им для промышленника Щукина (ныне – в Эрмитаже). Средний и поздний, особенно времен Второй мировой, куда как менее растиражирован. Не исключено, что после мадридского шоу наступит новый виток аукционной матиссофилии, и тогда держись Ван Гог.

Наконец, в Лондон нужно отправляться за матиссовскими предшественниками – импрессионистами. В Национальной галерее проходит богатейшая выставка «От Коро до Моне». Считается, что по части импрессионистов наши музеи могут дать фору всем западным. Но англичане не стали козырять хрестоматийными вещами, а, как и швейцарцы, выбрали только один аспект – пейзаж: как от почвенничества барбизонцев (художников – обитателей деревни Барбизон) французы переходили к экспрессии и импрессии парижских франтов. Отчего европейцев так тянет на природу? Либо чисто летняя тенденция, либо в индустрии и городе и впрямь что-то не так.