Мирный ковчег в Грозном

Грозный почти полностью восстановлен из руин, и о прошлом напоминают лишь редкие дома с провалившимися глазницами, да груды щебня, еще не убранные бульдозерами. Достаточно бросить беглый взгляд на пару улиц, чтобы понять – город, несмотря на повышенный процент крепких мужчин в камуфляже, живет нормальной жизнью. Необычно только положение гостей фестиваля, на всякий случай – и для подчеркивания значимости события – охраняемого целой ротой милиции. Из аэропорта в гостиницу нас привезли в сопровождении мигалки с сиреной, а едва кинообозреватель «НИ» успел переодеться, как в дверь постучали, и на пороге вырос старший лейтенант с пистолетом на поясе, дубинкой в левой руке и словами: «Вы арестованы». «Живым не сдамся», – ответил я, и мы пошли вниз.

На заднем сиденье милицейской машины лежали два «калаша». Я отщелкнул магазин – он был пуст – и пристегнул обратно. «Патроны-то есть?» «А как же! – ответил старлей. – Только зачем его заряжать? Еще шарахнет!». По дороге мы проехали десяток портретов Рамзана Кадырова, украшавших фасады реставрированных домов. Автомагнитола ревела что-то про «пэмээсэн – кадыровский спецназ», готовый к подвигу во имя родины, и я не сразу сообразил, что «ПМСН» – это Полк Милиции Специального Назначения.

Здание грозненского драмтеатра, к которому мы подъехали, было огорожено и оцеплено. Пошарив глазами по окрестным домам, я засек еще пять сторожевых ребят, посматривавших на площадь из распахнутых окон или из глубины комнат.

Показы шли в DVD-проекции что, конечно, было в разрез с правилами международных фестивалей, но удобно, поскольку в случае чего позволяло взять диск и досмотреть в пресс-центре или на своем компьютере. Программа «Ноева ковчега» включала около 40 фильмов, в том числе 11 полнометражных из 11 стран мира, в том числе из Бангладеш, Бразилии и Вьетнама. Жюри возглавлял грузинский классик Резо Чхеидзе («Отец солдата»), который, слыша обращение «мэтр», обычно поправляет: «Не мэтр, а метр семьдесят». Компанию ему составили питерский прокатчик Мирза Алиев, известный в Чечне актер Дагун Омаев, сыгравший в советских фильмах персонажей чуть ли не всех кавказских национальностей, и еще пять жюриоров из Ирана, Египта, Норвегии, Италии и США. Между российским, европейским и ближневосточным судейскими блоками тут же возникли эстетико-политические разногласия, не без труда приведшие к совместному вердикту.

Награжденными в полнометражном конкурсе оказались в основном камерные драмы. «Желтый дом» – семейная история, героем которой является отец, потерявший старшего сына-военнослужащего и пытающийся вывести из глубокой депрессии жену. «Млечный путь» – история человеческой неадекватности и ревности, которую переживает профессор литературы, панически боящийся, что его возлюбленную уведет симпатичный актер. «Солнце светит для всех одинаково» рассказывает о двух подругах, одна из которых увозит из больницы признанного безнадежным мужа, отравленного газом во время ирано-иракской войны. Прямо касается военной проблематики только «Шима», в которой речь идет о сумасшедшем японском солдате, который через двадцать лет после капитуляции Японии прячется в лесу, где с подачи такого же сумасшедшего капитана захватывает группу туристов и погружает их в свой мир, где все еще продолжается война.

О том, что эхо войны еще не затихло в самой Чечне, рассказали коллеги-журналисты, упросившие своих добродушных конвоиров отвезти их на прогулку в горы. В двадцати километрах от административной границы с Дагестаном они встретили колонну БТРов и вынуждены были повернуть назад – где-то неподалеку обнаружила свое присутствие группа боевиков, так что намеченный пикник не состоялся.

Фестиваль закрылся новым фильмом Чхеидзе «Свеча с гроба Господня», который почти полностью озвучен на русском языке (порой слишком правильном) и повествует о том, как молодой грузин зажигает в Иерусалиме свечу и везет священный огонь к себе на родину – символизм, который не нуждается в разъяснении.