Недокрученные гайки

Свое название – «Борьба за знамя» – выставка получила от картины Бориса Голополосова 1927 года, в экспрессионистской манере изображающей нечто среднее между восстанием и демонстрацией: иные подумали бы, что на холсте – кадр из голливудского хоррора с ожившими мертвецами (так истощены и озлоблены революционеры). Голополосова за излишний модернизм в 1938-м исключили из Союза художников, он оказался выброшен на обочину арт-движения, где создавал пессимистические образы типа «Одиночества» или «Портрета сумасшедшего». Большинство художников в этой экспозиции пережили примерно одно и то же – сильный подъем в 1920-е и удар по рукам в 30-е, когда всякие изыски и модернистские пережитки были приписаны миру уходящему.

Идеологи нынешнего шоу – и, прежде всего, критик и искусствовед Екатерина Деготь – основывали свой выбор произведений (очень редких, выуженных, например, из запасников РОСИЗО) на двух посылах. Во-первых, полагают они, в советском искусстве был период, когда независящие от рынка художники творили искренне и смело. Во-вторых, в 20–30-е годы возник особого рода соцмодернизм (альтернатива соцреализму), искусство левое по идеям и авангардное по форме.

Так, подготовка выставки «Индустрия социализма» 1938 года подстегнула живописцев на создание полотен, посвященных будням строек, фабрик и заводов. Эти полотна – взять хотя бы монтажников-циркачей на картине «Да здравствует строй СССР!» Федора Богородского – невероятно напоминали творения европейских футуристов. Сравнить очень легко – стоит просто зайти в Пушкинский музей, где как раз и открылась футуристическая ретроспектива. Центральным экспонатом в Манеже стал воссозданный фотомонтаж Эль Лисицкого и Сергея Сенькина для выставки «Пресса» в Кельне (1929 год). На нем без прикрас и по-конструктивистски хлестко показываются народные массы постреволюционной республики.

Хотя кураторы всячески открещиваются от сталинской роскоши (а именно она и привлекала зрителей к такого рода проектам), сопоставления напрашиваются сами собой. Все представленные художники, сами того не предполагая, пародируют классические полотна соцреализма со счастливыми пионерами, обилием хлебов и античного вида атлетами. Понятно, что создавались они до того, как выкристаллизовался советский ампир.

С устроителями «Борьбы за знамя» можно согласиться: переломные моменты в истории искусства куда как интересней устоявшихся стилей. В 20–30-е годы, как свидетельствуют биографии художников, еще были живы и люди, и традиции революционного авангарда. Еще активно работает «бубнововалетец» Машков и ученики Филонова, и последователи конструктивиста Родченко в фотографии. Отголоски авангарда, соединенные с низовым реализмом (а хочешь не хочешь народные массы понимают только то, что видят), дают причудливые плоды. Некоторые – допустим, киноплакаты – продержались довольно долго. Другие – не выдержали конкуренции. Поэтому драматизм борьбы за ленинское знамя, якобы имевший место между художниками-троцкистами и сталинистами, явно преувеличен.

Складывается ощущение, что манежные герои вроде Сергея Лучишкина или Сергея Никритина, придумавшего «проекционизм», были совсем не борцами. В коленках слабы и в идеологии и, что греха таить, в живописи. То, что их вытеснили более пригодные для монументального искусства академики, кажется вполне логичным. Впрочем, заявляя советскую тему, авторы выставки хотели провести параллель с нашей недавней современностью: у нас как-то был шанс пойти по пути демократии и модернизма, однако выбрано было счастливое детство под крылом вождей.