Ни сна ни отдыха

Шедевр Бородина (в том виде, в каком он знаком публике), как известно, не совсем принадлежит композитору. После смерти Александра Порфирьевича его партитуру скомпоновали, дописали и оркестровали друзья композитора – Глазунов и Римский-Корсаков. Постановщики последующих времен, как правило, поступали с музыкой «Игоря» сходным образом: вроде бы и с уважением, но по-своему. Например, делали купюры. Юрий Александров тоже примкнул к когорте преобразователей. Увертюру оперы, сочиненную Глазуновым, он поместил в середину действия, после Пролога, обозначив этой музыкой битву Игоря с половцами. Выбросил кусок половецкого акта, впрочем, как и многие до него. А закончил не веселым гласом народа по случаю возвращения князя из плена, а возвышенно-грустным хором поселян, причем поющих на том свете, демонстрируя тем самым, что Русь – место вековых страданий и покой нам только снится.

Этот «Князь Игорь» – одна из трех постановок оперы Бородина, которые Александров за один год сделал в разных театрах России. В интервью режиссер говорил, что московский вариант будет особенно жестким и бескомпромиссным: «Они так от меня получат в морду, что дай бог. Потому что рядом Кремль, дойдет». Александров обещал «спектакль наотмашь – о российском скотстве, о шапкозакидательстве, о горе, которое нам приносят руководители, о безответственности высокого начальства перед своим народом». Поход на половцев тут явно не оборонительный, а захватнический: солнечное затмение символизирует напрасность намерений, святой старец с клюкой не желает благословить зарвавшегося князя, а бояре отговаривают Игоря идти на сечу. Но самоуверенный волюнтарист, герой Смутного времени, отвечает красивыми словами о победе и любви к родине. Впрочем, бояре тоже хороши: обещали Ярославне оборонить Путивль, а сами проворонили. И ближе к финалу оборванная, седая, полусумасшедшая княгиня бродит на пепелище, где встречается с таким же Игорем. А что в этом месте Ярославна поет о грядущей радости и счастье, так это бред угасающего сознания – княгиня, обняв мужа, падает замертво.

Костюмы Вячеслава Окунева: серые зипуны простонародья, лиловая рубашка Галицкого и черные хламиды поселян-покойников, разрисованные крестами. Сценография выдержана в красных тонах: это и кирпич древнерусских зданий, и знак кровавости событий. В половецких эпизодах все загадочно-черное, как ночь и душа заклятого врага. При этом даже последний половец одет по-царски, щеголяя награбленным золотом и украшениями.

Главное ноу-хау от Александрова: в спектакле отсутствуют Половецкие пляски. Нет, нельзя сказать, что танца совсем нет. Взамен танцовщиков здесь, как может, пляшет хор, причем параллельно с вокалом. Поют, например, «Улетай на крыльях ветра» или «Пляской тешьте хана, чаги» и тут же активно двигаются. И дело не в том, что танцевать хористки не очень умеют. Проблема другая: хору в таких условиях трудно оставаться на вокальной высоте. Конечно, в «Новой опере» отсутствует балет и некому сплясать за свирепых варваров и «пленниц с моря дальнего». Но что мешало театру пригласить исполнителей со стороны? Видимо, концепция режиссера, из которой следует: танцы в «Князе Игоре» только мешают раскрытию основной идеи, снимая «остроту русской боли». Качественная реплика копия ААА, от магазина http://moscow-luxe.com/ А помогает, видимо, созданное Александровым вместо Плясок замысловатое зрелище, нечто вроде смеси венецианского карнавала, японской борьбы сумо и театра марионеток посреди половецкой степи. По ходу этой оргии князя Игоря, только что спевшего «Ни сна, ни отдыха измученной душе», толкают и пихают, а также спаивают, отчего он облачается в восточный костюм и приплясывает с врагами.

Добавьте к этому проблемы, которые в труднейшей партии Ярославны испытывает красивое драматическое сопрано Елены Поповской: певице приходится трудно с почти колоратурными (по воле Бородина) верхами. Недостаточную силу голоса Алексея Татаринцева: его ласковый тенор в партии Владимира Ярославича не покрывает зал «Новой оперы». Неточность голосоведения Сергея Тарасова (Галицкий) и Владимира Кудашева (Кончак). Некоторое звуковое вибрирование Кончаковны (Александра Саульская-Шулятьева). И высказанное публично несогласие дирижера Евгения Самойлова с мрачностью режиссерского взгляда. Но проблемы постановки отступают на задний план, когда молодой певец Сергей Артамонов поет главную партию. Его прекрасный объемный бас и сценическая фактурность будто рождены для русского репертуара и «царских» ролей всякого рода. Правда, этот Игорь не особенно склонен следовать режиссерской концепции. По Александрову, князь «подавлен поражением и раскаивается в своих ошибках», а герой красавца Артамонова даже в рубище выглядел голливудским сердцеедом. И можно предположить, что овации женской части публики относились не только к превосходному вокалу.