Режиссер и педагог Сергей Женовач

– Практически каждый театральный курс мечтает стать театром, но удается это единицам. Есть ли какой-то секретный рецепт?

– Какой тут может быть рецепт… Как говорил Евгений Борисович Каменькович, «это звезды совпали». Тут, действительно, столько всего должно совпасть! Команда педагогов, которые слышат, чувствуют, понимают друг друга. Отношение педагогов и студентов, которых тот же Каменькович называет «обществом взаимного восхищения»: когда педагоги убеждены, что их студенты – лучшие на свете, и ставят им задачи немного выше сил, что очень стимулирует развитие. Должны быть особые отношения на курсе. Бывают очень хорошие, сильные курсы, но каждый там живет сам по себе. Этот же курс еженедельно к каждому просмотру этюдов непременно делал капустник, каждый раз что-то выдумывал неожиданное (ребята придумали таким капустникам название «вертяши» по фамилии Верткова и Шибанова). Они придумали встречать капустником каждый новый курс режиссерского факультета и провожать курс заканчивающий. А что мальчишки сочиняли для девочек на 8 Марта! Скажем, девчонки выходили из метро «Арбатская», и все заборы до ГИТИСа были увешаны их фотографиями с подписью: «Мы вас любим!» Девочки устраивали для мальчиков рыбалки и записывали диски с песнями – для каждого. И так далее. Возникала некая среда… Тем более что вокруг как-то сразу появилась такая группа болельщиков и поддержки: ребята с продюсерского отделения, с театроведческого. На их спектакли зрители записывались за пару месяцев вперед. Это тоже создавало свой особый настрой…

– В одном из интервью вы обмолвились, что самым большим скептиком в отношении создания нового театра были вы сами…

– У меня был довольно непростой опыт к этому времени. Перед глазами прошли довольно много курсов, которые казались просто готовыми театрами, но ничего не вышло. Скажем, курс Оскара Яковлевича Ремеза, на котором учились Сергей Тарамаев, Ирина Розанова, Игорь Угольников, Юлия Аугшкап, Роман Мадянов… На их курсе Петр Наумович Фоменко поставил «Бориса Годунова», Кама Миронович Гинкас – «Блондинку», Валерий Саркисов – «Выхухоль», Олег Львович Кудряшов – «Похождения бравого солдата Швейка»… Но что-то не сложилось. Конечно, я понимаю, что появление Сергея Эдуардовича Гордеева, который стал учредителем нашего театра, который взял на себя содержание театра, помог строительству нашего здания, было тем самым счастливым случаем, шансом, который выпадает так редко…

– Конечно, «счастливый шанс» выпадает редко, но ведь важно быть к нему готовым… К этому моменту у вас был длинный опыт обретений, потерь, была своя сложившаяся команда…

– Без команды бы ничего не получилось! Прежде всего без Александра Давидовича Боровского, близкого мне человека, одного из самых востребованных сегодняшних художников, соавтора всех наших спектаклей… Пространство «Студии театрального искусства» придумано и создано им. «СТИ» – это и театр художника. Здесь все – от программок и афиш до оформления фойе и зала – выдержано в едином стиле. И наши спектакли также вписаны в это пространство, неотторжимы от него… Дамир Исмагилов – просто волшебник света. Григорий Яковлевич Гоберник, который был педагогом на курсе, – замечательный композитор, а роль музыки в спектакле – одна из важнейших… Это всё люди, без которых наша студия не просто была бы другой, а ее, наверное, просто не было бы…

– Само понятие театра-студии возникло не так давно – всего каких-то сто лет назад. Театр-семья, театр-дом – наверное, это самая привлекательная форма театрального существования, но ведь и самая недолговечная…

– Студийная жизнь, как ее придумали Константин Сергеевич Станиславский и Леопольд Антонович Сулержицкий, конечно, некоторый идеал. Театр вообще двигают идеалисты. И вот Сулержицкий придумал образ компании, где люди, которые вместе работают, также вместе и отдыхают. Ощущают себя одной семьей, в которой все равны. Общее художественное дело, которое для каждого важнее его личных интересов. Конечно, так существовать немыслимо трудно, если вообще возможно. На третьем этаже ГИТИСа студентам легко быть равными. Но потом начинается жизнь в профессии, и кому-то везет – он становится востребованным, кому-то не очень. Появляются семьи, ответственность. Появляются другие интересы, кроме своего театра, – съемки, предложения, проекты. Жить все время на высоте идеала – задача не всегда и не всем по плечу. Влюбленность – прекрасная вещь. И хочется, чтобы это состояние длилось вечно. Но ведь она проходит. Возникает другая любовь. Или вообще больше не возникает. В театре, который существует десятилетиями, есть свои традиции, свои легенды, своя аура. И это все людей держит. В студии все традиции создаете вы сами. Нет никакой другой истории, кроме вашей собственной.

И вот тут очень важно, с одной стороны, не впадать в панику, но и не опускать планку требовательности. Надо всегда помнить об идеальном начале, без которого любой театр превращается в скучное производство. Вот тут пекут пирожки, а вот тут выпускают спектакли. Я не могу назвать «СТИ» театром-лабораторией, потому что мы работаем для зрителей. Но пока мне кажется, мы такой поисковый театр, где профессия еще не стала рутиной.

– Мне кажется, что за десять лет вокруг вас сложилась своя публика. Ее довольно сложно определить. Но, наблюдая за своими студентами и друзьями дочери, я бы сказала, что к вам ходят те, кто любит читать, – старшеклассники, лицеисты, студенты – гуманитарии, одним словом…

– Я заметил, что, попав на спектакль в наш театр, люди либо становятся более-менее постоянными нашими зрителями, либо больше не приходят никогда, потому что это явно «не их». Мы даже последнее время стали делать встречи со зрителями. Им интересно, как мы работаем, почему выбираем то или другое название…

– Кстати, почему свой юбилей вы решили отпраздновать премьерой с таким мрачным названием – «Самоубийца»…

– У Алексея Дмитриевича Дикого был любимый вопрос: «Чем будем удивлять?» Меня он раньше раздражал: почему я должен кого-то удивлять?! Я же не фокусник. А вот с годами понял, что удивлять надо самого себя. Браться за что-то ранее неопробованное. Браться за авторов, которые ставят трудные задачи. Булгаков, Платонов, Эрдман – я очень рад, что мы прикоснулись к ним в своей работе. У нас была великая литература в 1920–1930-е годы, и, мне кажется, она еще как-то недооценена. И театр перед ней в каком-то смысле в долгу. Эти писатели очень сильно повлияли на многие поколения в нашей стране. Мы сами не замечаем, как мы пропитаны художественными фильмами и мультфильмами, сделанными по сценариям Николая Робертовича. Как часто повторяем его фразы, словечки: «Поспали – можно и поесть, поели, можно и поспать»… Я уже не говорю о «Веселых ребятах», о «Волге-Волге». Они же все разлетелись на поговорки, как когда-то цитаты «Горе от ума». Я не знаю, что в результате получилось из нашей работы над «Самоубийцей» (эта пьеса как-то никому не давалась!), но репетировать его было бесконечно увлекательно.

– Любой театр разрывают центробежные силы и силы центростремительные. Как вы справляетесь с тем, что «манит страсть к разрывам»?

– Я никогда не понимал этой театральной страсти все называть «предательством». «Учитель предал учеников»… «Ученики предали учителя»… Это же чудо, когда люди вместе всю жизнь и не надоедают друг другу! Так бывает очень редко. И не надо бояться расставаться. Сейчас в Студии осталось не больше трети от тех, с кем она начиналась. Потом пришли ребята со следующего моего курса, потом со следующего. Сейчас уже четвертый поток на подходе (они сейчас на втором курсе). Вместе стоит быть, пока хочется вместе пробовать, искать, заблуждаться. А когда азарт и интерес уходят, когда начинаешь поглядывать на часы – надо прощаться.

Много лет назад меня и актеров из спектакля «Панночка» позвала Людмила Романовна Рошкован в свой театр-студию «Человек». И это были счастливые годы. Но потом стало понятно, что наше присутствие мешает ей строить ее собственный театр, и мы ушли. Роман Козак ушел в Театр Станиславского. Нас позвали на Малую Бронную. Кстати, и на Малой Бронной я работал, пока мое присутствие было нужным, пока нам были рады. Когда же возникли трения и нам стали «давать понять», что мы мешаем, то мы ушли… Мне кажется, что не надо бороться, не надо цепляться. Надо уходить вовремя…

– Студия «Человек», Малая Бронная – это все были чужие территории. Но «Студия театрального искусства» – это же ваш театр!

– Роза Абрамовна Сирота учила: «Не надо ни к чему привязываться. Надо быть готовым к потерям. Тогда ты сохранишь свободу и будешь двигаться дальше, будешь развиваться». Конечно, в молодости этому правилу следовать легче. Все еще только начинается, все еще впереди. С годами у тебя слишком многое накапливается. Но забывать об этом правиле тоже нельзя. Завтра может оказаться, что мне нечего сказать этим ребятам или что им надоело меня слушать. И тогда надо разбегаться. Это как в любви – можно быть рядом, только пока любишь…

– Ваш театр создавался в «годы тучных коров». А ваш юбилей падает на годы коров тощих. Как вы оцениваете перспективы выживания СТИ в новых условиях?

– Сейчас непонятно, как будет выживать наша большая страна… А что можно загадывать о перспективах маленького частного театра? Надо быть готовым ко всему и продолжать заниматься своим делом…