Posted 18 марта 2010,, 21:00
Published 18 марта 2010,, 21:00
Modified 8 марта, 06:58
Updated 8 марта, 06:58
Актер и сценарист Леонид Барац:
– Леонид, когда-то вы рассказали историю о том, как в России делаются выборы губернаторов. А вы видели в Интернете ролики с мэрами Киева, Харькова? Уникальные люди! Народ потешается. Такое ощущение, что они выбраны по вашему сценарию.
– Ну что могу сказать? Чудовищно, конечно. А новый президент Украины, заявивший, что Чехов – великий украинский поэт? Блистательно! Львовянам он сказал: «Львовяне! Вы – геноцид нации», перепутав с генофондом. Посмотрим, что будет дальше. Кстати, в России губернаторские выборы отменили как раз когда шла работа над фильмом, но я считаю, что эти выборы необходимы.
– Ваш юмор, как сейчас модно говорить, «социально ориентированный». В булочных, прачечных и прочих общественных местах народ вас наверняка узнает. Как реагируют?
– Если узнают – нормально реагируют. Приветливо улыбаются. Кто-то просит автограф, кто-то – сфотографироваться. Но в основном, честно говоря, проходят мимо. Москва избалована известными людьми, а мы не настолько известны, чтобы вызывать ажиотаж.
– Но те, кто видел ваши фильмы, наверное, влюблены в вашу четверку?
– Тоже по-разному. Но в основном, конечно, положительная реакция. Мы, знаете, как сыр с плесенью. Надо решиться нас попробовать, но если уже попробовал, то либо сразу отверг, либо любишь сильно.
– Вас запомнили по роли сотрудника радиостанции с нетрадиционной ориентацией. Сексуальные меньшинства не пристают?
– Нет. Они, очевидно, понимают, что я играю, а не на самом деле…
– А вашу супругу Анну не смущает такая слава?
– Ее точно не смущает. Она актриса и знает, что это всего лишь образ. Если ты сыграл бандита или мента, это же не означает, что ты кровожадный или мздоимец.
– Вы с ней обсуждаете ваши работы в кругу семьи?
– Да, обсуждаем, и она очень трепетно к этому относится. Иногда бывает до обидного требовательной. Я проверяю на ней какие-то вещи. У нее очень специфический юмор. Вербальный юмор ее не смешит, но она готова его оценивать, понимает, что смешно, а что нет. При этом улыбку или смех это у нее не вызывает. Она просто спокойно говорит: «А, это смешно…» А смешат ее какие-то визуальные вещи – например, когда я выпивший балуюсь, корчусь, кривляюсь, бегаю по квартире и что-то изображаю.
– В новом фильме вы наконец сыграли семейного человека, у которого куча проблем и мыслей о жизни. Как думаете, какому Леше легче живется в России – тому, с нестандартной ориентацией, или «новому», с женой и двумя детьми?
– У мужчин с такой ориентацией, как у меня в «Дне радио» и «Дне выборов», свои проблемы и свои комплексы. Им, наверное, непросто, тем более с учетом чудовищного отношения к таким людям в нашем обществе. Весь мир уже принял это как данность – да, с мужчинами так случается, что 5–6 процентов рождаются со склонностью к этому. Погрешность такая в природе. А у нас эти случаи по-прежнему страшно осуждаемы. Что касается моего персонажа в «О чем говорят мужчины», мы хотели сделать человека совестливого, думающего и пытающегося для себя решить, как быть и что делать. Моя жена в фильме – она симпатичная, не стерва, я ее люблю, просто ее много в моей жизни. Была бы стерва – бросил бы. А так что делать?
– Вы говорили, что были недовольны экранизациями «Дня выборов» и «Дня радио». С новой картиной как?
– Мне кажется, мы стали значительно ближе к тому, что можно считать успехом в кино. Во-первых, киносценарий был написан специально для фильма – раньше, по сути, мы просто переносили спектакль на пленку. Да и по отзывам есть ощущение, что кино стало лучше по сравнению с «Днем радио» и «Днем выборов».
– У вас вообще появился уникальный опыт переноса спектаклей на киноязык. Как адаптировать сценическое действо к показу в кино?
– Нужно, грубо говоря, уменьшить условность. В театре все достаточно условно, а в кино – безусловно. На сцене возможны натяжки, на экране они недопустимы. Например, в спектакле «День радио» у нас выходит корабль из Петропавловска-Камчатского в Японское море. А когда стали делать фильм, пришлось «запускать» его из Находки, потому что выяснилось, что Петропавловск-Камчатский от Японского моря очень далеко.
– Кстати, где находятся географические границы вашего юмора? Понятно, что это Россия…
– Там, где говорят на русском языке. Наши реплики очень сложно перевести. Мы сильны больше не в сюжете, не в действиях, а в диалогах. Хотя «День выборов» – это, по сути, ситком, ситуационная комедия – жанр, запятнавший себя в последнее время сериалами. Но диалоги адекватно перевести сложно. Хотя сейчас пытаемся это сделать.
– А сам юмор, ваши шутки?
– Мне кажется, они интернациональны. Но все зависит от переводчика. В советскую эпоху к нам пришли великие стихи и великие драматурги в силу того, что, к примеру, Пастернаку нельзя было публиковаться и он переводил чужое творчество. То есть великий поэт переводил великого драматурга. Перевод – штука сложная. Попробуйте перевести Жванецкого. Невозможно. У него рубленые фразы, все на междометиях, аллюзиях, полутонах. С нами, наверное, попроще.
– В России в последнее время очень много претензий к качеству юмора. Нас действительно настиг «смешной кризис»?
– Это связано не с отсутствием юмора, а с его, скажем так, продюсированием. Чем проще юмор и чем он грубее, тем он легче воспринимается. КВН, к примеру, – это совсем неплохо, просто не должен быть КВН везде. Это лишь один из способов шутить. Вот недавно появилась, на мой взгляд, замечательная программа – «Прожекторпэрисхилтон», которую не стыдно смотреть. «Большая разница» порой хороша.
– А как относитесь к «Нашей Раше»?
– Они очень талантливые люди. Передача у них смешная. Что касается кино, по-моему, это неудачно. Они пытались попасть в аудиторию, а не сделать то кино, которое сами хотели. В итоге в первую неделю в кинотеатры в любом случае идут, поскольку они очень популярны, а во вторую неделю – серьезный провал. Потому что непонятно, на что это пародия, кто эти люди... Они значительно талантливее, чем их кино, где делается ставка на упрощение, на грубость. Мне кажется, они могли бы делать фильмы гораздо лучше.
– «Квартет И» играет как бы самих себя. Ростислав – это всегда Ростислав. Камиль – это Камиль. Еще одно новое слово в кинематографе, не находите?
– А что изменится, если я стану Сережей? Мне кажется, мы и интересны тем, что пишем про себя, о себе, о нормальных людях. То, что сказано в фильме, могло быть произнесено в жизни или было произнесено в жизни. Таких фильмов мало. К сожалению, они ушли куда-то – фильмы про нормальных, обычных людей, про нас. Кино стало формой – то «стрелялки», то сказки. А суть вымылась. При этом блистательно научились снимать, выстраивать кадр, устраивать спецэффекты.
– А почему так?
– Потому что кино становится все более инфантильным. Так выгоднее его продавать. Если ты в Голливуде делаешь кино, которое основано на нюансах американской жизни и тонкостях, скажем, какого-то узкого среза населения, то только этот срез населения и пойдет на этот фильм, потому что ему будет интересно. А если делаешь какую-то общую историю, где есть плохой, отрицательный персонаж – какой-нибудь условный дракон, он понятен и в Америке, и в Европе, и в Японии. То же самое и с хорошим героем. Кино упрощается, в кино ходят в основном дети, ну или молодежь. Там идут «аватары», а это же детское, по сути, кино. Многие уже давно поняли, что им в кинотеатре ничего не предложат, они покупают DVD, на которых можно найти что-нибудь некоммерческое. Хотя кино, по моему глубокому убеждению, может быть одновременно и коммерческим, и хорошим.
– Получается замкнутый круг – в кино не идут, потому что там нечего смотреть, а смотреть нечего, потому что туда не ходит серьезная аудитория.
– Это потому, что такое продюсерское общество у нас сейчас создалось. Все метят в аудиторию, «ловят фишку» или делают кальку с американских фильмов. Никто не делает кино «от себя». Вот и получается замкнутый круг: они делают, по сути, детское кино, потом приходят в кинотеатр и спрашивают, сколько кому лет из зрителей. Выясняется, что по 16–17, и выдается статистика: видите, 16–17-летние ходят, значит, надо делать для них. А лично я уверен, что рынок нормальных людей тоже существует и на нем тоже можно делать деньги.
– Как проходит рабочий день «Квартета И»?
– Каждый день мы – я, Слава Хаит и наш режиссер Сережа Петрейков – приходим на работу в 12 часов, садимся и начинаем писать то, что нужно в данный момент. То пьесу, то сценарий к фильму.
– «Квартет» не устает друг от друга?
– Нет. Нам комфортно вчетвером даже в замкнутых пространствах и на гастролях. Когда мы находимся на спектакле за кулисами, то там обычно весело. Радуем друг друга. Но нельзя сказать, что мы все время веселимся. Иногда сидим и читаем. По-разному бывает. Скорее устаешь от рутины. Другое дело, что эта рутина – наверное, самая счастливая из возможных: спектакли, кино… Но все равно рутина. За месяц у нас пять-семь выступлений и 11–12 спектаклей. Хочется куда-то уехать, все бросить на фиг. Периодически задаюсь вопросом: зачем все это нужно? Как, наверное, и любой нормальный человек. Но, когда приходит вопрос, начинающийся со слова «зачем», ответа на него нет. Либо он не приходит.
– Вариант «сольной карьеры» не исключаете для себя?
– Пока я об этом не думаю. Наша сила в том, что мы вместе. Это не пафосные слова, это действительно так. Самое главное, что мы умеем вместе, – писать сценарии и играть на сцене. Отсутствие кого-то из нас на сцене сказывается очень сильно, а отсутствие кого-то за письменным столом сказывается просто катастрофически. Мне в этом случае кажется, что у меня атрофируется часть мозга. У нас такой общий мозг, и если мы вдруг распадемся, я плохо понимаю, как восстанавливать те участки мозга, которые атрофировались.
– А если просто поступит предложение где-то сняться?
– Это с удовольствием. Они и поступали. Просто пока предложения какие-то «левые». Сниматься можно либо за большие деньги, либо за большой интерес. Ни того, ни другого пока не предложили.
– А что вам легче – писать, ставить или играть?
– Это очень разные вещи. Иногда писать крайне сложно, особенно на стадии замысла. Дело в том, что алгоритма написания сценариев нет. То есть мы не придумали для себя нечто такое, что было бы похоже на сборку конструктора. Каждый раз все по-другому, кажется, что ты ничего не можешь, ничего не умеешь. Поэтому приходить в 12 часов на работу и каждый раз что-то из себя вытягивать бывает сложно. Но, когда уже пошло, когда ты понял, о чем будет фильм или пьеса, и ты его дорабатываешь, это очень сладкие моменты. Играть новый спектакль тоже интересно.
– Вы заговорили о рутине. Сейчас какой рутиной занимаетесь?
– Мы засели за пьесу, но у нас не получилось. Очевидно, еще не накопилось материала, личного опыта. И мы занялись сценарием второго фильма «О чем говорят мужчины». Он быстро стал продвигаться.
– То есть мужчинам всегда есть о чем поговорить…
– У нас осталось много материала, который не вошел в первый фильм. Мы рачительные хозяева.