Мануфактурный роман

Сценарии – произведения скоропортящиеся. Позднейшие попытки оплодотворить те из них, что не были поставлены вовремя, будь то «Причал» Геннадия Шпаликова (через 30 лет ставший фильмом «Ковчег») или «Последний забой» Юрия Короткова (написан в начале 90-х, поставлен в 2006 году), оказываются безуспешными. Происходит это отчасти потому, что в некоторых сценариях главное находится между строк и при построчной экранизации улетучивается.

В основе «Платков» лежит распространенная фабула, именуемая «явлением иностранца». Этот ход обычно используется для того, чтобы сделать привычное странным. Чужеземец со своими понятиями о жизни дает коренным зрителям сразу две возможности: рассмотреть чужие нравы и посмотреть со стороны на себя самих. Примеров сколько угодно: «Простодушный» Вольтера, «Железная воля» Николай Лескова, «Епифанские шлюзы» Андрея Платонова, «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» Льва Кулешова, «Сибирский цирюльник» Никиты Михалкова и «Кевин Кейн в стране большевиков» документалиста Владислава Тарика. Вольтер отстранял цивилизацию сконструированным взглядом «дикаря». Лесков потешался над немецкой упертостью. Кулешов высмеивал американские представления об СССР. Платонов думал о тщетности попыток европеизации азиатской страны. Михалков иронизировал над всеми. А Тарик рассмотрел конкретную попытку конкретного американца прижиться в России, предоставив зрителю сделать выводы самостоятельно.

В «Платках» в подмосковный городок Павловский Посад, известный своими набивными узорными платками, приезжает американец, чья бабка когда-то эмигрировала из России в Америку. Однако «остраннения» русской среды при этом не происходит, поскольку в американце не обнаруживается ничего американского, за исключением акцента, свойственного исполнителю его роли Мэттью Рейнсу. Конфликт между американским и советским образом жизни и образом поведения отсутствует. Гость, приехавший в Россию изучать наши платки, не вступает в отношения ни с местными властями, ни с производителями платков, ни с местными жителями. Круг его общения фактически исчерпывается молодой платочницей (Екатерина Гусева). Кроме этих двоих, сюжетное значение имеет только ее муж (Игорь Ботвин), прочие же персонажи, в том числе те, которых играют такие зубры, как Римма Маркова, Валерий Баринов и Владимир Меньшов (он же худрук объединения, в котором сделаны «Платки»), появляются на экране исключительно для того, чтобы постановщик мог ими позвездеть.

Соответственно этому, единственная линия «Платков», в которой содержится хотя бы намек на конфликт, – любовная. Американец с ходу влюбляется в русскую художницу, та отвечает ему взаимностью, так что единственным препятствием к их счастью является ее муж. Препятствие слабое, ибо он с горя напивается и засыпает, а она, еще не остыв от супружеской постели, спешит в объятия любовника, причем грехопадение сопровождается громом, молнией и гламурными объятиями.

После этого муж все-таки пытается проявить национальный характер – отводит соперника в сторонку и вызывает на кулачный бой. Бойцы поочередно бьют друг друга по морде, но в самый разгар потасовки следует ничем не оправданный перескок в наши дни, так что может показаться, будто киномеханик пропустил целую предфинальную часть. На самом деле это режиссерский кикс, вынуждающий зрителей потеряться в догадках относительно дальнейшей судьбы героев. Чем приделывать столь невразумительный финал, лучше уж было пойти проверенным путем – наложить в начале и конце закадровый текст «из будущего», расставляющий все по местам и вносящий хоть какую-то эмоциональную ноту в безвоздушное зрелище.

Причину тотальной пустоты «Платков» следует искать в том времени, когда Залотуха писал свой сценарий. Это были годы горбачевской перестройки, сутью которой стала неопределенность. В воздухе эпохи было растворено цоевское «Перемен! Мы ждем перемен!», но каковы будут перемены, не знал почти никто. Это состояние напряженного ожидания неизвестно чего запечатлел Сергей Соловьев в «Ассе», где Цой и поет свою знаменитую песню. Его же по-своему и на другом материале пытался уловить Залотуха, в чьем сценарии американец был просто знаком неведомых перемен и средоточием неопределенных ожиданий. Именно этого настроения, этой невербальной атмосферы и не почувствовал в сценарии Юрий Павлов. И тем самым выпустил из него дух, оставив на экране одну только мертвую плоть.