"Последнее испытание": как снимали первый художественный фильм о Норд-Осте

Юлия Иванова

Перед создателями отечественной картины стоят непростые задачи. В основе сценария – воссоздание психологической обстановки тех дней внутри захваченного концертного зала. Идея раскрывается главным образом через диалоги заложников с террористами. Но вызов номер один – не причинить еще больший вред выжившим очевидцам трагедии. Люди и их родные годами ждут, когда молчание прервется, и его сменит откровенный рассказ о пережитом. В то же время рассказ этот должен стать утешением, а не перетянуть призраки прошлого в настоящую жизнь, не обесценить память ушедших.

Эту миссию в картине взяли на себя артисты российского кино Ирина Купченко, Ирина Алферова, Андрей Мерзликин, Анна Чурина, Елена Захарова, Никита Тарасов, Михаил Евланов, Иван Кокорин, Олег Тактаров, Игорь Жижикин и другие.

В сценах захвата зала террористами приняло участие 750 человек.

Во время отбора участников массовых сцен произошло удивительное: на пробы пришло несколько реальных участников трагедии «Норд-Оста». Люди объяснили, что в течение многих лет борются со страхами прошлого, и когда стало известно о готовящемся фильме, психологи рекомендовали им заново прожить атмосферу тех дней, чтобы избавиться от них навсегда.

Цвет декораций фильма – синий и красный. Сюжет строится на нескончаемом и многомерном противоборстве двух сторон: юности и зрелости, невежества и знания, одиночества и сплоченности, слова и оружия, насилия и любви, жизни и смерти. Главным лейтмотивом фильма становится не только столкновения главных героев, но и конфликт мирового масштаба.

Слоган фильма: «Сила слова, сила знания против насилия…» Рейтинг ожидания зрителей, согласно подсчетам популярной платформы Кинопоиск - 78%.

После закрытого показа «Последнего испытания» спецкор «Новых Известий» задала несколько вопросов режиссеру фильма Алексею А. Петрухину.

- Алексей Алексеевич, несколько лет тема Норд-Оста была по умолчанию закрыта для публичного обсуждения. Как вы приняли решение о показе и почему прокат начинается именно сейчас?

- Здесь сразу хочу оговориться - необходимо понимание, что мотивы Норд-Оста в фильме – собирательные. С одной стороны я понимаю, что зритель неизбежно будет сравнивать картину с Норд-Остом, потому что много эпизодов мы конструировали, опираясь именно на опыт теракта на Дубровке. Но как режиссеру мне, конечно, хочется, чтобы люди увидели более широкую идею. Эта картина создавалась мной как воссоздание в целом той реальности, в которой мы живем. Как воссоздание всей цепочки событий в стране, которые привели не к одному, а к нескольким терактам. Чечня – наше больное место вот уже много лет. Но в своем фильме я хотел показать, что у нас разрушительные, неправильные ассоциации с представителями чеченского народа.

- Вы полагаете, что россияне не понимают, что у террористов нет национальности и что чеченцы не меньше, чем все мы хотят жить в мире?

- По моим наблюдениям, наша молодежь это понимает, а вот старшее поколение закидает меня помидорами. Нужно выхолащивать эти дикие ассоциации. Реальные участники Норд-Оста, пришедшие на нашу съемочную площадку, рассказывали, что годами не могут избавиться от парализующего чувства страха, когда сегодня видят людей в хиджабе или в пясе, как и многие среди нас. Поэтому, можно сказать, этот фильм - примирение для всех нас. Мне хотелось показать надуманность конфликта между исламом и христианством. Между Чечней и Россией. Можно долго рассуждать на тему, кто начал Чеченские войны и ответа не будет. Но в наших силах начать с основ – остановить неприязнь и страх внутри себя. Все войны начинаются с общественных болезней.

- Норд-Ост – очень личная тема для всех нас, и всегда будет таковой. Но есть информация, что для вас она личная в прямом смысле. В каких обстоятельствах вы переживали теракт?

- Это правда. Первый сценарий фильма я сел писать практически сразу после теракта. И писался он в непрерывном взаимодействии, в постоянных диалогах с Общественной организацией содействия защите пострадавших от террористических актов Норд-Ост. Через два года сценарий был готов, а потом задвинут в стол. И вот совсем недавно я его снова достал.

- В 2002 году – вы представитель силового блока страны, а режиссура - где-то в совсем близком будущем. К моменту теракта вы только-только выпускаетесь из Государственного Московского юридического университета МВД России и уже два года как возглавляете Российское представительство 12-тысячной Международной организации сотрудников правоохранительных органов РОСПО, которая неоднократно получает благодарности от президента России Владимира Путина. Ваши личные переживания теракта как-то связаны с тем, что вы в то время находились в самой гуще офицерской среды?

- Возможно.

- Это отразилось в ленте на образах героев - командующих и исполнителей операции по штурму. Тем не менее, «Последнее испытание» поддержано Минкультом России. Фильм будут показывать в кинотеатрах по стране и по федеральному телеканалу.

- Вы знаете, вопросы к проведению правоохранительными органами спецоперации по освобождению заложников, конечно, остаются. И иначе наверно не может быть, когда речь идет о чудовищном и тщательно спланированном теракте мирового масштаба. Но стоит отметить, что после некоторой всеобщей растерянности и ожидания приказа, решения нашими правоохранительными органами были приняты в целом правильные.

- По поводу правильности решений. Почему из картины изъята самая болезненная для российского общественного сознания тема - применение газа?

- Расследование теракта на Дубровке и связанных с ним событий ведется до сих пор. Даже объединения самих заложников Норд-Оста до сих пор по часам исследуют события тех дней, и многое им самим не ясно. Ведутся постоянные дискуссии по всем аспектам трагедии. Не могут прийти к общему мнению даже по количеству погибших террористов. Я же считаю, что кино должно сеять не безнадежность, оно должно вдохновлять. Люди, те же реальные заложники Норд-Оста, которые приходили ко мне на съемочную площадку, годами ищут выхода из той чудовищной трагедии. И мне хотелось бы довести их до этого счастливого финала. И потом я считаю, что у меня просто нет права на менторский тон и тем более нет права включать мессию, повествуя о такой страшной для всех нас трагедии, как Норд-Ост. И кроме того хочу сказать, что финальная версия показа была сокращена. Вы увидите 02:15 на экранах кинотеатров. Авторская версия длиннее.

- Чтобы воссоздать картину тех октябрьских дней 2002 года, с кем из свидетелей и непосредственных участников событий вы общались и насколько плотно?

- Люди из силовых структур, жители Чечни и Кавказских республик, заложники и их родственники, не только российские. У участников Норд-Оста я спрашивал, нужно ли снимать такой фильм. Не станет ли он дополнительным ударом? В Калининграде на закрытую премьеру у меня пришла женщина с 16-летним сыном – заложница Норд-Оста, которая потеряла там своего мужа. Я с ней провел час. Мы разговаривали, и я пытался понять ее действительное отношение к экранизации роковых событий. И она дала очень много фактуры. Я уже сейчас встречаю критику в адрес фильма. Те немногие зрители, которые фильм уже видели, говорят, что не могли заложники так спокойно все эти дни вести пространные диалоги с террористами. Но женщина – учительница (тогда она работала журналистом) подтвердила: она много часов своего заточения провела именно в беседах со смертницами. Она сказала, что была в таком отчаянии, что не знала, как себя вести, и страх привел к такой непредсказуемой реакции: вступить с террористами в разговор, хотя разум, казалось бы, подсказывает нам, что делать этого не стоит. В конце нашей беседы она проговорила очень ценные для меня вещи. Она сказала, что очень рада, что у нее появилась возможность наглядно поделиться со своим сыном тем, что она пережила. И еще она сказала, что этот фильм должны увидеть все выжившие заложники, чтобы освободиться до конца…

- Реальные участники событий на Дубровке, случайно оказавшиеся на съемочной площадке. Настал для них катарсис?

- Это был наверно первый в мире подобный психологический эксперимент. Когда бывших заложников заставляют заново переживать тот ад, в который они погружались и с которым живут до сих пор. Но эксперимент не планировался, он произошел случайно. Несколько людей и семей действительно пришли на съемки, и это было их собственное желание, я узнал об ошеломительной детали нашего съемочного процесса не сразу. Не исключаю, что некоторые пришедшие могли и не сознаться в том, что они бывшие заложники, потому что людям действительно сложно жить с этой раной в душе, и не всем подряд они могут открыться. Те, кто сознались, участвовали во всех массовых сценах, и я был рад видеть, как парализующий их страх сублимируется в творческий процесс. Мы переписывали некоторые сцены на ходу – заложники с Дубровки сами говорили нам, что нужно привнести, чтобы приблизиться к реальности тех дней. Женщины говорили: «А вот тут террористы заставляли нас смотреть, как они избивают другого». Мы, режиссеры, к ним прислушивались. На сценах захвата у нас было реальное оружие, реальные патроны. И в одну из таких сцен одна гильза обожгла предплечье женщины – заложницы Норд-Оста. Она впала в шоковое состояние, она закричала: «Смотрите, у меня на руке гильза! Она прожигает мне кожу! Смотрите!» Весь ужас пережитого много лет назад вернулся в ее глаза. Режиссерам понадобилось время, чтобы она «вернулась» к нам, на съемочную площадку. «Это игра! Это игра!», - мы повторяли эту фразу не раз. И их отпускало. Я б очень хотел, чтобы через какое-то время они позвонили мне и сказали, что кошмарные сны ушли навсегда, как то обещали психологи.

- Насколько я знаю, не только заложники пришли на съемки. Были и другие участники событий.

- Террористов играли настоящие сотрудники спецслужб. Главного террориста играл Беслан Терекбаев. В начале 2000-х он работал фельдшером в Чеченской Республике. Он делился своими впечатлениями от съемок: говорил, что ему не было сложно вживаться в свою роль, потому что все события Чеченских войн происходили на его глазах, на глазах его семьи.

- Не могу не спросить о четко прозвучавшей в фильме мысли: не было б освещения терактов в прессе – не было бы терроризма вообще. Ошибка журналистов, которые в прямом эфире показали выпрыгивающих и спасающихся бегством заложников, войдут в учебники. Террористы тоже смотрят телевизор. И все эти ошибки признают и нам за них расплачиваться еще долго. Но для чего вы помогаете встраивать в эту брешь совершенно спорный тезис. Вы действительно полагаете, что если бы журналисты не писали о терактах, то вымерли бы все террористы?

- Я считаю, что в вопросах освещения терактов нужна грамотность при любом раскладе. И я действительно считаю, что основной инструмент террористов – это не оружие в их руках, а страх, впивающийся в массовое сознание людей. СМИ – невольные курьеры этого массового страха. Наверно, мы не можем этого избежать в наш век информации, но где-то досадные ошибки допускаются и по незнанию.

- Кульминационная сцена фильма - истерический смех заложников. Над чем мы смеемся?

- Нужно сразу сказать, что продолжительный смех в фильме - это по большей части, конечно, художественная задумка режиссера. В концертном зале на Дубровке смех был, но он был единичный, не столь продолжительный. Аплодисменты были реальными, и террористы действительно не знали, как их остановить. Сценой смеха мы лишь усилили аплодисменты, потому что на них хотелось остановиться и о них рассказать. Этот феномен сегодня разгадывает до сих пор много ученых, исследователей. Почему изможденные люди под дулом оружия вдруг начали хлопать? Что послужило переломным моментом, куда ушел страх, и насколько это сломило и повлияло на ту сторону? Сцена смеха заложников, перерастающая в аплодисменты была невероятно сложна для актеров. Мы отбирали артистов больше месяца на эти роли. И для меня она была сложной. И для зрителей будет. Людям на волоске от смерти трудно говорить, но они находят способ высказаться без слов. И в этот момент они острее всего понимают, что можно и нужно не бояться. Для меня это символизирует только одно: надежда. Надежда на исцеление и мир.