Posted 18 января 2007,, 21:00

Published 18 января 2007,, 21:00

Modified 8 марта, 08:57

Updated 8 марта, 08:57

Филипп Янковский

Филипп Янковский

18 января 2007, 21:00
В феврале сын Олега Янковского Филипп приступает к работе над новым проектом, суть которого пока держится в тайне. Известно лишь, что это будет драма. Эту картину кинопублика уже будет ждать. Ведь за годы, проведенные после производства видеоклипов в «большом кинематографе», Янковский-младший стал заметной и самостояте

– Говорят, что сейчас в кино пришли дети знаменитых отцов. Валерий Тодоровский, Федор Бондарчук, вы, Алексей Герман-младший, Илья Хржановский, Анна Михалкова... Ваш папа как-то повлиял на ваш выбор профессии?

– Повлияла, скорее, среда, в которой я вырос благодаря ему. Я в ней чувствую себя, как Маугли в джунглях. Мне хотелось делать кино уже в 14 лет. Но кто тебе в таком возрасте даст постановку? И что ты сделаешь, если тебе ее каким-то чудом дадут? Режиссура предполагает жизненный опыт. Я не мечтал пойти по стопам отца, то есть стать актером, но актерское образование – хорошая вещь, и я рад, что его получил. Но, как стал постарше, пошел учиться режиссуре. Уже вполне взрослым мужчиной, у меня были жена и ребенок. Отец знал о моей мечте и не сбивал с нее. Какие-то советы, наверное, давал, но вы же понимаете, что это было не в виде заповедей или поучений, которые я мог бы сейчас воспроизвести: «Учись, мой сын, терпенью», или что-то в этом роде. Конечно, именно отец дал мне возможность познакомиться с миром кино и смотреть на него без иллюзий. Я видел, какой это тяжелый труд – делать кино, но все равно хотел его делать. Это как наследственная болезнь. И мне только остается удивляться, сколько людей имеют совершенно превратное представление о мире кино. Меня тут допрашивала одна журналистка из глянцевого журнала и задавала такие вопросы, что у меня закралось подозрение, что она имеет о моем образе жизни такое же дикое представление, как ее несовершеннолетние читательницы. Будто я живу в мире блесток и развлечений. С приема на вечеринку, из «Мерседеса» на яхту, из смокинга в костюм от Бриони. А у меня таких дней всего два в году – открытие Московского кинофестиваля и премьера фильма. Остальное время мерзнешь, как на съемках «Советника», или бегаешь по лесу, как в «Меченосце». А в телевизоре и в журналах – сплошные гулянья и тусовки.

– Если бы ваша фамилия была никому не известна, вам было бы труднее пробиться?

– А гены, воспитание и способности остались бы при мне? Трудно представить. Давайте возьмем в качестве примера кого-нибудь другого. Когда Александр Миндадзе начинал свою сценарную карьеру, мало кто знал, что он сын знаменитого сценариста Анатолия Гребнева. Он приобрел известность без помощи отцовского имени. С фамилией Гребнев ему было бы тяжелее – пришлось бы нести бремя постоянных сравнений. Для меня на первых порах имя было только обузой, из-за которой на меня обращали больше недоброжелательного внимания, чем на других. Пять человек опаздывали на урок, а нагоняй получал только я. Как же, сын Янковского, а позволяешь себе опаздывать. Или, наоборот: ты думаешь, что раз ты сын Янковского, то тебе можно опаздывать? Впрочем, мне грех жаловаться на свою фамилию, поскольку за отцом тянулся положительный шлейф, частично накрывавший и меня. Вот если бы я носил фамилию Чубайс или Березовский, кто-нибудь мог бы добавить мне в кофе полония…

– Как сложилась судьба ваших товарищей по учебе?

– В школе-студии МХАТ я учился с Володей Машковым, Женей Мироновым, Ирой Апексимовой, Валерой Николаевым. Все это, как вы понимаете, люди состоявшиеся. С вгиковским курсом, увы, все обстоит не так благополучно.

– Филипп, я помню вас совсем начинающим режиссером, еще не поставившим ни одного большого фильма. Теперь за вашими плечами целых три. Что изменилось в вашем самоощущении?

– Прежде всего, я приобрел огромный профессиональный опыт, который мне дала работа с такими продюсерами, как Елена Яцура, Сергей Мелькумов, Никита Михалков, Леонид Верещагин, Сергей Сельянов. Для меня он был тем более ценен, что во время, когда я учился режиссуре во ВГИКе, кинематограф практически развалился – не было ни финансирования, ни съемочной техники – ничего. А сегодня чувствуется дыхание настоящей киноиндустрии.

– Мне приходилось слышать, будто «Статский советник» – это фильм Никиты Сергеевича, сделанный вашими руками.

– Я не знаю, какие по этому поводу ходят разговоры, я могу только рассказать, как все было. Инициатива постановки принадлежала студии ТРИТЭ, которая приобрела у Бориса Акунина права на экранизацию романа «Статский советник». Идейным вдохновителем проекта был, конечно, Никита Сергеевич Михалков. По-моему, одно время он сам собирался ставить этот фильм, но по каким-то причинам отказался, и они с Леонидом Верещагиным решили пригласить в качестве режиссера-постановщика меня. Мне это было очень лестно, потому что тогда я был начинающим режиссером, который снял всего одну полнометражную картину. Я получил почти готовый сценарий – с несколько иной канвой, чем в романе, с расширенной ролью князя Пожарского, но дальше все нужно было делать самому. Никита Сергеевич, конечно, помогал, но из 75 съемочных дней он был с нами всего 25.

– Как он вел себя на площадке?

– С ним было очень комфортно работать. Я слышал, что он давит на людей, и, наверное, в каких-то обстоятельствах это возможно, но у нас все шло в соответствии с принципами студии ТРИТЭ – Творчество, Товарищество, Труд. Он был пунктуален, никогда не опаздывал, хотя в качестве руководителя проекта и в качестве суперзвезды мог многое себе позволить. Как актер, он просто горел своей ролью, понимая, что такой персонаж, как Пожарский, нельзя сыграть без куража и вдохновения, на одном профессионализме.

– Вы помогали ему найти рисунок исполнения?

– В какой-то мере. Мне хотелось, чтобы он сыграл нечто среднее между Паратовым из «Жестокого романса» и князем Валковским из «Униженных и оскорбленных».

– А как вы думаете, если бы эту роль сыграл Олег Иванович Янковский, какой Пожарский получился бы у него?

– Я, признаться, об этом не думал. Но если представить себе отца Пожарским, то, конечно, это был бы другой человек. Более потайной, более закрытый, более сдержанный, может быть, более опасный. Никита Сергеевич работал крупными мазками, а Олег Иванович, скорее всего, сыграл бы мелкими, еле заметными движениями лица. Но тогда нужно было бы иначе играть Фандорина, потому что одно цепляется за другое.

– Может быть, Меньшикову следовало бы иначе сыграть эту роль? Ведь его последние работы в кино – Фандорин, Живаго и Бендер – были встречены весьма прохладно.

– По-моему, здесь какое-то недоразумение. Фандорин и Пожарский – драматургически разные роли, которые играются с помощью разных актерских приспособлений. Фандорин только в «Турецком гамбите» молодой и прыткий, а в «Советнике» ему все-таки сорок, как Шерлоку Холмсу, и работает он головой, а не кулаками. Но, может быть, стоило предложить ему более энергичную манеру исполнения. И все же я не стал бы говорить, что Михалков переиграл Меньшикова: кино – это такой футбол, в котором все бьют в одни ворота.

– Возможно ли продолжение вашей работы над фандоринским циклом?

– Мы говорили об этом с Акуниным, но дальше разговоров дело пока не пошло. И, кстати, если бы он написал роман, в котором Фандорину будет за 60, например, во время Первой мировой войны или революции, то я бы попросил отца сыграть его роль. Думаю, что фильм, затрагивающий столь грандиозные коллизии, был бы актуален.

– В конце романа «Статский советник» герой покидал государеву службу, в конце фильма – возвращается на нее. Это вызвало резкие возражения многих поклонников романа. А вы разделяете михалковскую идеологию – служить любому режиму?

– У нас было, как мне помнится, три варианта концовки. Приняли тот, который вы видели. Почему? Мы решили, что если человек преследует высокую цель, он должен быть готов к компромиссам. Фандорин может взбунтоваться, но он государственный человек, и у него есть дело, к которому его влечет долг. Поэтому он смиряет свое возмущение и возвращается к службе Отечеству. Нам это показалось более современным, чем барское: «Да пошли вы все в задницу, разбирайтесь сами, а я поеду отдыхать в Ниццу!».

– Вам не жаль, что в картину не вошло многое из того, что было в романе?

– Жаль, но фильм не резиновый, он не должен идти больше двух часов, потому что начинает болеть место, на котором сидишь, а зрителей надо щадить. Я попытался восполнить эти пробелы в телеверсии, но там другая проблема – рекламные перебивки, после которых теряешь нить повествования. Как я ни хотел посмотреть на отца в роли Комаровского в «Докторе Живаго», памперсы и сникерсы не дали мне этого сделать.

– Мне показалось, что реклама вашей следующей картины, «Меченосца», сбила часть зрителей с толку. Они шли на боевик, а попали на что-то такое, чему просто не нашли названия.

– Может быть, но я слишком поздно это понял. Мы с Сельяновым задумывали метафорическую драму, а не боевик и не фэнтэзи. В итоге картина собрала 4,5 миллиона долларов, то есть ее посмотрели больше миллиона зрителей. Для избранного нами жанра это немало, тем более что в ней есть сцены секса и насилия, которые заведомо ограничивают ее аудиторию. Но мы пошли на то, чтобы «Меченосцу» дали категорию «после 16». Если же говорить о позиционировании фильма в прокате, то люди, которые этим занимаются, учитывают не только мнение создателей, но и какие-то свои соображения. Ты им говоришь одно, а на выходе иногда получается другое. Памперсы с прокладками у нас уже научились рекламировать, а кино еще нет. Так что наш фильм стал площадкой для испытания рекламных технологий. Одно могу сказать: мы не хотели завлекать зрителей фантиком, который обещает не то, что под ним скрывается. Хотя иногда люди сами обманываются. Был же случай с «Охотником на оленей», когда американцы решили, что им предлагают боевик вроде «Рэмбо».

Фото: КИНОКОМПАНИЯ СТВ

– Согласны ли вы с тем, что «Меченосец» – это история неадекватной мести обиженного человека?

– Его не просто обидели, его сделали тем, кем он стал. У нас очень много таких людей. Когда знакомые спрашивали меня, про что фильм, я отвечал: «Про вас!» Естественно, не в прямом смысле. Меч, который вырывается из руки героя, – это метафора. У кого-то вместо меча слово, у кого-то – молчаливое коварство, у кого-то – кулак. Саша Стрельцов ненавидит общество, в котором вырос. Чем сильнее ненависть к его представителям, тем длиннее меч.

– И тем неразборчивее?

– Конечно. А как вы хотите? Ему поставили «двойку», а он сжег школу и убил директора. Мало мы с вами знаем таких примеров? Это наше общество так колбасит. Может, потом это прекратится и будет хотя бы зуб за зуб, но сейчас это именно так, как показано. Я живу в этом мире и так его чувствую. Мне говорили, что еще мало народа наш «меченосец» замочил – нужно было больше.

– Вам нравится менять жанры от фильма к фильму?

– Не одному мне. Копполе и Кубрику, я думаю, тоже было приятно. В одном жанре работают, как правило, те режиссеры, которые являются также авторами сценариев, то есть писателями. Я на это не претендую. Во всяком случае, пока. Мне интересно снимать сперва грустный фильм, потом смешной. Среди моих планов есть современная комедия. Но при этом льщу себя надеждой, что у меня есть свой режиссерский почерк, заметный во всех жанрах. К тому же этих жанров всего-то раз, два, и обчелся.

– Вы честолюбивы?

– Почему вы спрашиваете?

– Прочел где-то, что на фестивале «Дух огня» в Ханты-Мансийске вы устроили кому-то из членов жюри скандал из-за того, что ваш дебютный фильм «В движении» не получил премии.

– Глупо обижаться на то, что тебе чего-то не дали. Там было другое. Вы знаете Сашу Шейна, который сделал «Смеситель» и спродюсировал «Эйфорию»?

– Конечно. Вы с ним отдаленно похожи – оба худые, длинные и коротко стриженные.

– Так вот, Кшиштоф Занусси, который был председателем жюри, принял его за меня и что-то ему сказал про мой фильм. Поскольку к «Смесителю» это никак не относилось, Саша обиделся и заявил классику, что тот ничего не понял в его картине. Занусси, понятное дело, тоже обиделся и стал рассказывать людям, какой я наглец. Ну, в конце концов, я к нему подошел и представился. Посмеялись. Другое дело, что я не был согласен с решением жюри и мог что-то по этому поводу брякнуть, будучи повышенно ранимым и потому повышенно колючим, как всякий дебютант. Дело было не только в моем фильме, который, естественно, казался мне лучше многих других, а в том, что они наградили какие-то скучные ленты и обошли вниманием те, что мне понравились. А поскольку Пугачева тогда еще не развелась с Киркоровым, желтой прессе было не о чем судачить, и она раздула этот сюжет. Тем более что в Ханты-Мансийске так холодно, что без духа огненной жидкости из гостиницы до кинозала не дойдешь, а в таком состоянии люди могут принять за слона даже муху, под которой находятся.

Режиссер Филипп ЯНКОВСКИЙ родился 10 октября 1968 года в Саратове в семье актеров Олега Янковского и Людмилы Зориной. В 1990 году окончил актерский факультет Школы-студии МХАТ, а в 1995-м – режиссерский факультет ВГИКа (мастерскую Владимира Наумова). Сниматься в кино начал еще в 1974 году. Это была роль пятилетнего Алеши в фильме Андрея Тарковского «Зеркало». Кроме того, сыграл небольшие роли в картинах «Афганский излом» (1991), «Зона Любэ» (1994), «День полнолуния» (1998), «Одиночество крови» (2002) и ряде других. Широкую известность получил в 90-х годах как режиссер музыкальных видеоклипов, в том числе для Алсу, Валерия Кипелова, Дмитрия Маликова, Натальи Ветлицкой, групп Mad Dog, «Плазма», «Премьер-Министр». На его счету около 150 подобных работ. Дебют в большом кино в качестве режиссера состоялся в 2002 году. Его первая картина «В движении» получила спецприз жюри «За лучший дебют» на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге в 2002 году и премию «Ника-2003» в номинации «Открытие года». Режиссер фильмов «Статский советник» (2005), «Меченосец» (2006). Жена – актриса Оксана Фандера, имеет двух детей.

"