Пузыри в честь абсурда

Даже день, когда нужно отмечать 100-летие Даниила Хармса, известен не точно. Все в его биографии перевернуто и причудливо вывернуто. Будущий поэт, прозаик, драматург появился на свет 30 декабря 1905 года, но по старому или по новому стилю – в этом мнения ученых расходятся. Поступая в Союз Поэтов, он собственноручно заполнил традиционную анкету, но верить ей не хочется. Хармс явно издевался над бюрократами и на несколько элементарных вопросов ответил «Незнаю», так и написав – в одно слово. Примерно так же, играя в абсурд, он вел себя во время допросов, когда его в первый раз арестовали: нагло называл себя «вредителем» и «антисоветчиком».

К 100-летию Хармса на его дом в Санкт-Петербурге повесили мемориальную доску, а вокруг нее прошелся парад художников, актеров и клоунов. В подмосковной деревне Веретьево, что под Дубной, местные почитатели Хармса установили целых два памятника. Одна композиция представляет столик, столешницу которого поддерживают стоящие на головах персонажи Хармса. В другой композиции сверху на Хармса сыплются маленькие старушечки. Очевидно, это дань жутковатому рассказу «Старуха», в котором герою как снег на голову свалилась пожилая дама – и умерла в его комнате, олицетворяя давящее чувство, «как будто покойник в доме». Владимир Сорокин недавно включил именно этот рассказ Хармса в свою антологию – за отвращение героя к разлагающейся старушечьей плоти, к выпавшей вставной челюсти.

Писатель Андрей Битов и художник Андрей Бильжо закрыли празднование размытой даты, устроив в центре Мейерхольда неформальный поэтический фестиваль с раздачей гостям мыльных пузырей – чтоб те ни в коем случае не заскучали. Битов в любимом жанре разговора-эссе объявил, что Хармс (по паспорту Даниил Ювачев) на редкость удачно выбрал псевдоним – куда лучше, чем Максим Горький (Алексей Пешков) или Андрей Белый (Борис Бугаев). Ведь взять псевдоним – это, по мысли Битова, значит поменять судьбу, заложенную в звуках имени, а в слове «Хармс» слышится и «хам», и «срам», и много чего еще.

Впрочем, у юбиляра было еще около тридцати псевдонимов. И само словечко «Хармс» (в других местах он подписывался «Чармс») писатель произвел то ли от французского charm – «обаяние», «шарм», то ли от английского harm – «вред». Многоликий Хармс, судя по воспоминаниям его жены, был чудовищем, бабником и люто ненавидел детей, а судя по поэзии и прозе – страдающим и чутким одиночкой.

Даниил Хармс, опередив французского абсурдиста Эжена Ионеско, поставил перед читателем кривое зеркало, по сравнению с которым настоящая жизнь кажется еще страшней. Его логика кошмарного сновидения и его заигрывания со штампами классической литературы отзываются у Людмилы Петрушевской, Владимира Сорокина, Льва Рубинштейна, Дмитрия Пригова. Непонятно, за что наказаны герои Хармса, кара сваливается на них, как с неба, и мир играет без всяких установленных правил. И в то же время писателя до сих пор преследует репутация сумасшедшего весельчака, благодаря которой 100-летие трагического абсурдиста Хармса отметили с клоунами, шутками и пусканием мыльных пузырей.