Аглая Соловьева: "Мне больно, значит, я живая обратной стороной любви"

Сергей Алиханов

Аглая Соловьева родилась в Кирове. Окончила Вятский государственный гуманитарный университет и Всероссийский государственный институт кинематографии имени С. А. Герасимова (сценарно-киноведческий факультет).

Стихи публиковались: в Антологии современной поэзии «Отражение настоящего времени», на сайтах kirov-portal.ru, epochtimes.ru, стихи.ру и других ресурсах Интернета.

Автор сборников: «Стихи», «Я не люблю литературу», «Белое», «Праздник номер ноль», «Третий единственный глаз».

Также выпущен диск со стихами для «Библиотеки для слепых».

Творчество отмечено: премией «Неформат», премией Фестиваля искусств имени Вершигорова (Вятка), премией «Узнай поэта» (Пермь 2009, 2010), премией «Молодой литератор», премией «СловоNOVA», премией «Критерии Свободы» имени Иосифа Бродского (Санкт-Петербург), премией имени Леонида Филатова «ФилатовФест», премией Волошинского конкурса. Лауреат конкурса «На ветру времен».

Участница проекта «Вслух» телеканала «Культура».

Автор сценария художественного фильма «Спасти Пушкина».

Поэзия Аглаи Соловьевой запечатлевает современных людей, их необыкновенные чувства, движения души. С удивительной точностью видения — посредством противопоставления фактов и вымысла, повседневная действительность заполняется трогательными полетами воображения — в отсутствия чего бы то ни было вещественного! —и рождается стихотворение, словно явление некоего сентиментального соцарта.

Отнюдь не пугающее — по Маяковскому — «адище города», не «живописный дантов ад» якобы запускающий некие процессы внутреннего самопреобразования — все это навсегда в прошлом. А «Центры пустоты» Аглаи Соловьевой расширяются и зияют перед глазами прямо сейчас:

В комнате не было шкафа и не было стула,

На окнах не было штор.

Дивана не было, и я уснула

Там, где мог быть ковёр.

Не было чашек и не было вилок и ложек,

В комнате, где я спала,

И у стола не было ножек,

Не было даже стола...

Лампочки не было, и не было света,

На стене не висело часов,

Ни чисел, ни лет, ни предчувствия лета,

Ни часовых поясов.

Комнате в нас было места чудовищно мало,

Особенно на полу.

Ты встал из угла, и угла не стало,

Не стало тебя в углу…

Знаменитые ссыльные, появившись в Вятке, привнесли в её жизнь первые столичные «тренды». Ещё при жизни А. С. Пушкина, в 1836 году в Вятку был сослан Александр Герцен, а вскоре к нему присоединился архитектор и художник Александр Витберг, который в Вятке нарисовал прекрасный портрет молодого Герцена. Потом и Михаил Салтыков-Щедрин, который считался лучшим поэтом 13-го лицейского выпуска, провел в Вятке, в отличии от Витберга и Герцена — уже не по два года, а целых 8-мь лет.

Аглая Соловьева живет и работает и в Москве, и в Кирове.

Со свойственной ей внутренней системой личностных координат, ее жизнь, а следом и просодия постоянно изменяются. И, может быть, как раз эти метаморфозы имел ввиду её земляк поэт-обэриут Николай Заболоцкий: «Обман с мечтами пополам!..» И порой строки столь стремительно, столь энергично прозвучавшие в столичных слэмах, «на местах» вдруг преображаются и звучат неторопливо:

Город домами тебя обступил. Стоит.

Улицы путают нити свои в одну.

Вечер воняет куревом. Мелочь в плаще звенит.

Мелочь в кармане якорем тянет тебя ко дну.

Парки, аллеи, бары, маршрут в кино,

Город чужой, знакомый до тошноты,

И у тебя еще много таких, как он,

А у него еще много таких, как ты...

Ты ненавидишь город и в нем себя,

Ты уезжаешь скоро – в другой чужой.

Город стирает улицами тебя.

Ты забираешь насморк его с собой…

Простотой и значимостью сказанного, стихи Аглаи Соловьевой оказывают на читателя — словно каждая фраза в притчах Франца Кафки: «Но у сирен есть оружие более страшное, чем пение, а именно – молчание» — сильнейшее магическое воздействие:

Есть человек, который не придёт,

Я для него стою на этой сцене,

Но слово пустоту не обесценит,

В честь пустоты я открываю рот.

Густые гласные взрывают грудь,

Мой сад не ждал такого урожая,

Слова живут вперёд, меня опережая,

Указывая мне, куда свернуть.

Мой голос в лицах, в улицах твоих

Над головами вьётся, но не может

На светофоре обогнать прохожих

Ни тех, ни этих, никого из них…

Аглая Соловьева с предельной концентрацией и свободой выступает на Большом Финале литературного фестиваля имени Леонида Филатова «Филатов-Фесте» — видео:

https://youtu.be/tnW0J5PpZwU

Дана Курская — поэтесса, издатель и наш автор, в восторге: «Издательство «Стеклограф» счастливо, что именно оно издаёт известных и таких прекрасных авторов, как Аглая Соловьева!

Несмотря на звёздность этого автора, в работе над (не преувеличиваю!) потрясающей книгой «Третий единственный глаз» у нас с ней не было ни одной шероховатости или дискомфорта. То есть это не просто стало адекватным и профессиональным процессом, это всё напоминало рок-н-ролл!

Если посчитать, какие слова встречаются в нашей переписке больше всего, то это «круто!», «ого!» и «урааа!»

Какой же кайф, что блистательная, не нуждающаяся в представлениях Аглая Соловьева доверила свою невероятнейшую новую книгу именно мне. Наверное, потому что чувствовала, что я такая же рок-н-ролльная. А может, потому что знала, что я пропускаю через себя её стихи как электрический ток...».

Особенно точны и проникновенны комментарии к стихам поэтессы под ник-неймами:

— «Пишешь хорошо, читаешь ещё лучше!»

— «Фантазии, но какие же они осязаемо живые!»

— «Настоящая поэзия, то ли сон, то ли явь?»

— «Пронзило, нерв в каждой строчке...».

И вот стихи:

***

Это ж надо, какая трезвость!

Ничего-ничего, пройдёт.

В меня зеркало засмотрелось,

Обнаружив глаза и рот.

Наполнитель всего пустого:

Скрип сердец да под стук колёс ––

Цирк уехал, оставив снова

Чемоданы девичьих слёз.

Ну, и спрячешь себя под кофтой?!

Ну, спасёшь сантиметр души…

Завтра здесь без тебя подохнут

Все цветные карандаши.

В руки флаг –– и танцуй свой танец

На карнизах случайных сцен.

Оставляю себе на память

От тебя ноль один процент.

***

Перебираю бусинки в руке

Ношу с собой в прозрачной упаковке

Подарок гения, пакетик в рюкзаке,

Гонюсь за призраком принцессы-полукровки.

Простые правила: козырные нули

Главнее некозырного валета.

Кленовый лист и притяжение Земли

Перевернули лето.

Стою на голове с большим трудом,

Пытаюсь походить на человека,

Всё сбудется когда-нибудь потом.

Промокнет веко. И остынет веко.

Не делайте мне лишних замечаний,

Не зажигайте спичек на дожде,

Я предыстория случайных расставаний,

Рисунок, взвешенный на выгнутом гвозде.

Я не устойчив, пьян, я вижу параллели,

Я параллелен радостным глазам.

Зависну в воздухе, слетев с качели.

Я верю в ангелов. И девичьим слезам.

Я записался в очередь на счастье,

Я буду им посмертно награждён.

Я сдался сразу –– заберите на запчасти.

И сердце бьётся, и курок взведён.

И требует участья.

Качели взад-вперёд. В метро ты ездишь стоя.

Ты дышишь воздухом, ты носишь каблуки.

Шаги влюблённого, как облако легки,

Сливаются с весною.

Садишься в поезд, машешь нам рукой,

Снимаешь с рук прозрачные перчатки,

И оставляешь отпечатки брошенной строкой,

Твой профиль снова Бог моей сетчатки.

Текила вместо сна, и вместо кожи память,

Законы притяжения, увы,

Меж нами не работают –– лететь и таять.

Пространство сузилось, и мы опять на «вы».

Хронически безумные, летаем по больнице.

Идут часы секундами вперёд

И кто-то мне опять зачем-то врёт,

Что ничего такого не случится.

Ты мастер всё закручивать в слова

И очищать от липкой карамели.

Пятнадцать лет –– больная голова.

Чужие сны гудят в моей постели.

Ломаю косточки об острые углы,

Стекает ночь –– и вниз по тротуару.

Не держат ноги. Скользкие полы.

Шатается луна сама с собой на пару.

Уходят санитары на покой.

И ничего уже не происходит.

А ты стоишь на пешеходном переходе,

Перебираешь бусинки рукой.

***

Фигура вечности, много граней.

Тебя раздели, разрисовали

Глаза раскрасили в цвет асфальта

Ты мой рисунок –– сестра Тибальта.

Ты гвоздь программы с входным билетом.

Как я жила без тебя тем летом?

Как будто старое платье сняли ––

Тебя раздели, разрисовали:

Картину мира на диафрагме

Любовь на сердце, поближе к магме,

В ногах вселенной, в её основе…

Бордовым губы, зелёным брови…

Раскрыла руки под облаками

Лежу, расписанная мелками…

***

Печальный ангел. Рваное крыло.

Читает сказки, плачет просто так.

На чей тебя сегодня праздник занесло?

На чей чердак?

Был просто дождь. Туман стоял в глазах.

Ты весь был равен знаку «уступи дорогу».

Любовь держала на своих весах

Двоих. Но опрокинула. И, значит, слава Богу.

Февраль сгорает заживо, под пеплом хороня

Секунды, замкнутые в летаргию круга.

Они выходят оба из огня.

По разным сторонам. Искать друг друга.

***

К тебе пойду

По длинным-

Длинным коридорам,

По длинным коридорам однокомнатных сердец.

Втяну

Пустым зрачком

Рассеянный вокзал.

Войду в оттенки серого, в болото,

Сквозь пиксели некачественных фото

В твои Глаза.

По тонким строчкам, словосочетаньям,

По очертаньям городов,

По венам рек,

По пустоте воспоминаний,

По снежной тишине слепых свиданий.

По слову снег.

Я стану

Именем стихотворенья.

Глухим биеньем сердца моего,

Толчком в утробе.

И первых страх

Пробьёт двенадцать раз в висок, расскажет, кто ты.

И зачтёт твой жизненный богатый опыт

В шести томах.

Я здесь.

Я шла пешком…

Я ехала на верхней полке…

Я полчаса ждала восьмой трамвай!

Я здесь.

По рваным джинсам и неровной чёлке

Меня узнай.

Я здесь.

НЕТ ЦЕНТРА У ПУСТОТЫ

В комнате не было шкафа и не было стула,

На окнах не было штор.

Дивана не было, и я уснула

Там, где мог быть ковёр.

Не было чашек и не было вилок и ложек,

В комнате, где я спала,

И у стола не было ножек,

Не было даже стола.

По мне проходили огромные дикие звери

Ростом до потолка.

Ты тихо присел в углу возле двери

Без ручки и без замка.

Лампочки не было, и не было света,

На стене не висело часов,

Ни чисел, ни лет, ни предчувствия лета,

Ни часовых поясов.

Комнате в нас было места чудовищно мало,

Особенно на полу.

Ты встал из угла, и угла не стало,

Не стало тебя в углу.

Меня впитали в себя обои,

Ты стал заключенным стен,

Таким героям, как мы с тобою,

Надо сразу сдаваться в плен.

Мы в окна смотрели чужими глазами,

Ходили по стрелкам из класса в класс,

Пространство, которое мы создали сами,

Стало важнее нас.

ТЫ ДЕВОЧКА – ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ

Ты девочка, тебе нельзя, не трогай,

Не слушай их, а это не читай,

Тут не танцуй, не надо, ради Бога,

Лежи и спи тихонько баю-бай…

О, только не босая по дороге,

Простынешь, обожжешься, погоди!

Смотри налево и себе под ноги,

Теперь направо, вот теперь – иди.

Нет, видишь, здесь написано «закрыто»,

А тут «сход снега», здесь «Виталик – чмо».

Здесь чьё-то сердце девичье разбито,

Наступишь ведь на битое стекло!

Ты же ходила в школу, вас учили

Учиться на пятерки, не дышать.

Мы даже песенку такую сочинили,

Что дважды два четыре, а не пять.

Так вот. Ты песню на линейке пела

Про дважды два четыре, а не три.

Закрой окно! Продует ведь смотри...

Ой, улетела…

ГОРОД

Город домами тебя обступил. Стоит.

Улицы путают нити свои в одну.

Вечер воняет куревом. Мелочь в плаще звенит.

Мелочь в кармане якорем тянет тебя ко дну.

Парки, аллеи, бары, маршрут в кино,

Город чужой, знакомый до тошноты,

И у тебя еще много таких, как он,

А у него еще много таких, как ты.

Ты говоришь, что думаешь, он молчит.

Ты говоришь, что это последний год

Сердце не бьется, в кармане звенят ключи,

Только он знает дом и подъезд, и код.

Ты ненавидишь город и в нем себя,

Ты уезжаешь скоро – в другой чужой.

Город стирает улицами тебя.

Ты забираешь насморк его с собой.

АХМАТОВСКОЕ

Когда б мне не заламывали руки,

Пошла бы я ко дну тяжёлым камнем,

Не от любви – одежда тяжела мне.

Мне буквы тяжелей любой разлуки.

Нельзя ходить мне в этот мир чудесный,

Не делая специального лица,

А то глаза увижу мертвеца,

Глаза его надену. И исчезну.

И станет мир смеяться надо мной,

И голос человека в этом хоре.

Я бы давно уже упала в море,

Но держат за руки. И я иду домой.

Иду домой. Смотрите! Я живая.

Красивая, как рана ножевая.

САМОЕ ВАЖНОЕ

Есть человек, который не придёт,

Я для него стою на этой сцене,

Но слово пустоту не обесценит,

В честь пустоты я открываю рот.

Густые гласные взрывают грудь,

Мой сад не ждал такого урожая,

Слова живут вперёд, меня опережая,

Указывая мне, куда свернуть.

Мой голос в лицах, в улицах твоих

Над головами вьётся, но не может

На светофоре обогнать прохожих

Ни тех, ни этих, никого из них.

И вот есть вечер с нового листа.

Есть ноты и закономерность нот,

И есть один, который не придёт,

Но все займёт свободные места.

МАСТЕРУ

Обжегся спичкой. Ай, как горячо!

Бросай жечь спички и спускайся с крыши.

При чем здесь ты? И я здесь ни при чем.

Я в зеркало смотрюсь. И зеркала не вижу.

Я пьяный мастер, взорванный в метро,

Смотревший только под ноги прохожим.

Я больше меньше или всё равно.

Заласкан до смерти и аккуратно сложен

В тетрадку в линию с полями от руки.

Невыспавшийся и давно не бритый.

Я джокер, проигравший в дураки,

Так и не встретивший, по счастью, Маргариты.

БУМАЖНЫЕ ЖУРАВЛИКИ

Мы не знали, как правильно, и поэтому делали так, как хотели.

Из бумаги – журавлика, из камешков – кучу денег.

Мы любили разбрасывать листья и прыгать в постели,

Мы любили четверг за четверг, понедельник за понедельник.

Мы гадали на книжках, читали с фонариком сказки,

Рисовали мелками крылатых жирафов на асфальте у дома.

Перед тем, как стирать белье, мы в воде растворяли краски,

Чтобы были зелеными шапочки, а плащи лиловыми.

Мы глазами закрытыми видели лучше, чем так.

Самым сказочным местом на свете для нас был чердак,

Там жили разные существа, которых никто не видел,

но все о них точно знали.

Нам несложно было поверить в драконов, раз нам сказали,

Что на свете есть драконы, они немного побольше нашего дома

И мы ходили смотреть в окно чердака

на пролетающих мимо драконов

И, кажется, одного даже видели...

А потом приходили высокие люди, на нас надевали рейтузы,

Высокие люди нас обнимали и целовали нас в щеки,

Садили на плечи (хорошо быть таким высоким!),

И мы смотрели на небо, а по небу плыли медузы.

*****

Ура – весна! Какие-то полгода.

И снова солнце с самого утра.

Ура - на улице прекрасная погода

Какие-то полгода и – ура!

Апрель в экваторе, уж скоро снег растает

Летят, летят весенние деньки

Но жизнь полна чудес – не факт, что май настанет

Поэтому, не убирай коньки.

*****

Папа мой с утра напился,

Оттого что очень рад.

У меня вчера родился

Настоящий старший брат.

Где любовь – там сын и дочка,

Где Россия – там Москва,

И у мамы с папой точно

Есть идея номер два.

Будет день и будет пища,

Будет двадцать первый век;

Всё чего-то ходит-ищет

Неуёмный человек.

То потянется к искусству,

То покажет всем кулак.

А внутри такое чувство,

Что не выразить никак.

Но когда подорожает

По России кислород,

Я скажу, что уезжаю

В восемьдесят пятый год.

Там, где брат еще с совочком,

Где мои отец и мать.

И второго (то есть дочку)

Уломаю не рожать.

***

Вот я. Кто я? Ответ мне дан как имя.

Я, прикрываясь именем, живу.

Иду тропой, не хоженой доныне,

И сплю внутри себя, как наяву.

Во сне болею и хожу в аптеку,

Шью платье для эффектного антрэ,

Читаю Бродского, цитирую Сенеку,

Бью нёбо языком, выстреливая ррэ.

Куда я сплю, ведь ничего не видно.

В другую сторону бы следовало спать,

Любовь нас пробуждает, очевидно.

Но мной распоряжается кровать.

Я кто? Я детский страх, зашитый в смелость,

Дорожка от себя обратно к

Себе, но более подробной и по телу,

И по карандашу в его руке.

Я не гожусь для дел и для безделья,

Для красоты? Нет – очень удивлюсь.

Снимаю простынь белую с постели,

Как белый флаг. Стихам своим сдаюсь.

***

Мальчик-девочка, может быть, девочка-мальчик.

Может быть, два дельфинчика, может, не два.

Это чудо любви, и колечко на пальчик.

Что откуда взялось? Мы знакомы едва.

Позабыть своё имя, но помнить твой номер:

Телефона, квартиры, обхвата плечей.

И кругами на кухне курсируя, спорить,

Кто кого чего больше, и кто теперь чей.

Посмотри на любовь – всюду белые пятна.

Так возьмёшь и свихнёшься, любя.

В «я люблю тебя» мне ничего не понятно.

Ничего, кроме «я» и «тебя».

***

Ничего своего. Только небо да бокал вина.

Улететь в зелень глаз, в креплёное.

Ничего своего. Не дай бог, влюблена.

Не дай бог мне опять окунуться в зелёное.

Я всё знаю, но вам ничего никогда не скажу,

Всё, что сказано вслух, как в воде, растворяется в слушанье.

Я сижу и качаюсь. Я, просто качаясь, сижу.

Не меняюсь местами и кольцами, душами

Не меняюсь. Но день ото дня ухожу

Я надела кроссовки, и майку, и сверху пальто.

Ничего ни к чему не подходит.

Вы кричите в лицо мне, что всё, что со мною - не то.

Да и я вся сама не такая, такая уродина.

Я нечестная, злая, я глупа и в конец пьяна.

Я ворона в брильянтовом мире. Я белая в чёрном ворона.

За спиной моей нож, на груди ядовитая спит змея.

Что ж вы, господа, на меня нацепили корону?

Или некому править? И казнить некому?

Подходи и вставай на колени, кидай слова.

Подойдёшь, я достану нож - будет смеху-то.

В изумрудный город катится голова.

***

Я шла к себе всё время мимо,

Я обходила стороной

Себя, но черт из херувимов

Всегда приглядывал за мной.

Он составлял мой план на вечер

И подводил итоги дня.

Мои любимые при встрече

Всегда встречали не меня.

Обидно? Может, и обидно,

Но если человека нет,

Его ни в темноте не видно,

Ни если вынести на свет.

Тогда и пуговки не важно,

Когда в рубашке никого,

Но мне везёт, и я однажды,

Ушла с арены Арт-нуво.

От одичавшего Амура,

Сбежала из себя пустой.

То ли богиня, то ли дура,

И слышу, нежно так: постой!

Стою по середине мая.

Не докричишься – не зови.

Мне больно, значит, я живая

обратной стороной любви.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Я стараюсь делать вид

Я фильтрую смех и стыд

Девочка, скажи ты кто?

Я принцесса-решето!

В голове моей дыра

В сердце кроличья нора

Пусть проходит всё подряд.

Всё проходит, говорят.

Свет проходит через тьму

Я люблю тебя одну

Что что что? Плохая связь.

Ветер, говорю, и грязь.

Не ходи туда гулять.

Научись вот так стоять.

Посмотри, как я стою.

Баю-баюшки-баю.

Я стою, и руки врозь

Пропускаю время сквозь.

Начинаю вслух считать.

(так ведь учатся летать?)

В первый день – земля и свет.

А в начале был ответ.

Жизнь – это начинка дня.

Всё, не спрашивай меня.

Баю-баюшки-баю.

Кожу ты сними мою.

И глаза закрой. И в путь.

А слова мои забудь.

***

Не любить Льва Толстого

За длинные предложения,

За то, что бросил Софью Андреевну, дурак.

Но любить Кортасара, потому что его предложения даны в переводе.

И ещё потому, что ты ничего не знаешь про Кортасарову Софью, и бросил ли он её или нет.

И были ли брошены дети.

И сколько штук их было брошено.

Но тут же заинтересуешься личной жизнью Хулио Кортасара.

И откроешь интернет и узнаешь,

(Звучит, как стих из Евангелия, но, как бы то ни было)

Узнаешь, что была некая Кэрол,

Прекрасная, как героиня фильмов Годара.

Что имя ей «Любовь всей моей жизни».

Что вместе они похоронены на Монпарнасе.

И ещё больше разозлишься на Льва Николаевича.

***

Расстреляй в себе боль. Постели себе путь. Переправь никогда на когда-нибудь. Завари себе чай. Растопи собой лёд. Может быть, это тоже потом пройдёт. Заведи в себе жизнь. Заключи в себе ночь. Постарайся слезами себе помочь. Перепутай слова. Полюби умирать. И как только воскреснешь – заправь кровать.

***

– Что видишь ты?

– Я вижу дверь,

Возможности, и сумму чека,

И время до секунды, хоть отмерь.

А ты что видишь?

– Вижу человека.

– Как неприятно… Ты давно такой

Чувствительный?

– С рождения, известно.

– А пистолет какой берёшь рукой?

– Я не стрелял.

– Ну так неинтересно…

Так ещё больше скучно, чем стрелять.

Звук выстрела надежней, чем будильник.

Иначе б я не покидал кровать,

Поставил просто рядом холодильник.

– А что же жизнь?

– В пределах моего

Кольца всевластия, пожалуйста, довольно.

А что снаружи кожи, мне того

И знать неинтересно добровольно.

Я знаю всё, сначала до конца.

И я в плену у собственного плена.

Ты слышишь? Разбиваются сердца!

Такая музыка… Талантливей Шопена.

– А что друзья?

– А что это – друзья?

Смешное слово, никогда не слышал

«Д-ру-зья»… и что ж осмелюсь я

Спросить «друзья» такое, расскажи же!

– Другие люди, те, кому с тобой…

– Другие люди?! В общем, всё понятно.

– Но те, кто за тебя стоит горой

– Другие, значит, люди… Неприятно.

– Другой тебя полюбит; ты-его.

Всё ради этого, любой сценарий.

– Ой, не смеши. Нельзя любить того,

Кого не знаешь. Я непознаваем.

– И как же ты без этого?

– Никак.

Прекрасно. Скучно. Хорошо. Всё, хватит.

Вот пистолет, стреляй в меня, дурак.

А я пока прилягу на кровати.