Счастье полными вагонами

Представьте себе такую щепетильную ситуацию: вы смотрите нечто (да хоть бы и картину) и вполне отдаете себе отчет, что все это ужасно конъюнктурно, шаблонно, страшно неприлично с точки зрения эстетического вкуса и морально нечисто. Что художник вами тупо манипулирует, метит в те рецепторы, что отвечают за физиологические реакции. Но вы смотрите и испытываете тайное наслаждение. Стыдитесь, но смотрите. Ничего не напоминает из увлечений пубертатного периода? Тут как в старом анекдоте, когда домохозяйка нашла у сына порнофильм и не может оторваться в тайной надежде, что молодые, наконец, поженятся. Примерно в это же положение поставили себя и зрителей устроители выставки «Романтический реализм». Они выкатили в Манеж многометровые холсты, прославляющие вождей, счастливых людей в счастливой стране, физкультурников, пышущих физическим здоровьем и трудовыми подвигами. Но при этом на каждом шагу (особенно в бесплатном буклете) вынуждены оправдываться: мол, это все мифы и идеология, не надо к этой живописи относиться как к чистой монете, возможно, все тут ложь, но зато – какие краски! И вот уже бесконечно множатся оксюмороны вроде «романтического реализма» (что сей термин значит – глубокая загадка для всех, включая, кажется, его авторов) или «оптимистического конформизма», цветастые дублеты типа «имперсональной эстетики массового триумфа», домыслы – «зрители видели в кавказских художниках нонконформистов», пафосные описания из учебника «Родной речи» («А территория счастья – всюду, где есть солнце, простор, тишина. И недремлющее око справедливой власти…»)

Эту выставку с ее прямым показом сталинских холстов (ведь кто читает аннотации?), с величием и размахом, достойными лучшего применения, можно было бы обозначить еще более заковыристыми терминами – ностальгический романтизм и тоталитарный эксбиционизм. Это когда «Ленин на трибуне» Герасимова подается как смелый и изысканный живописный эксперимент, Сталин в окружении колхозников кисти Григория Шегаля (полотно «Вождь, учитель и друг») – лихо закрученное действие, а «Ворошилов на лыжной прогулке» в исполнении Исаака Бродского – ренессансный образ на фоне поэтического пейзажа. Зритель, спустившийся после выставки о силе русского духа (мультмедийный проект, подготовленный Патриархией) в зал с реалистами, оставлен один на один с масляной роскошью и по тому, с каким пиететом висят картины на кумачовых стенах, сразу понимает, что это – очень хорошо. И что бы ни писали или ни говорили кураторы о своих желаниях критически оценить всю массу заказных картин, этим оправданиям веришь не больше, чем заявлениям Лени Рифеншталь о ее преданности Добру и Красоте, а не какому-то Гитлеру. Если уж помещаете вместе и на один уровень Петрова-Водкина и Дейнеку с Герасимовым и Яковлевым, готовьтесь к тому, что дискредитируете и тех, и других. И совершенно необязательно выискивать в лактионовском «Письме с фронта» «осеняющую лица Благую весть» с фимиамом и нимбами – словоблудие в данном случае хуже рукоблудия.