Слово о Нике

Двадцать тысяч дней – именно столько прошло от 22 сентября 1957 года, даты рождения Ника Кейва, до начала съемок фильма. Звонок будильника, театральное породистое лицо крупным планом, плавная камера и безупречный свет перед зеркалом в ванной комнате, в которое глядится главный герой фильма, начиная свой очередной день, – уже первые секунды фильма заставляют почувствовать подвох. Из множества документальных фильмов о музыке «20 000 дней на Земле» отличается очень сильно. В первую очередь тем, что этот фильм – не документальный. Это неигровое кино, в котором Ник Кейв играет сам себя – такого, каким он хотел бы казаться.

Художники (именно художники, а не режиссеры) Йен Форсайт и Джейн Поллард, друзья Кейва, которые сняли ему несколько клипов, создали фильм-мифологию. Если миф принято понимать как слово о мире, жизнь в котором противоречива, несправедлива и не так прекрасна, как в сказке, то «20 000 дней на Земле» – это слово о Нике, герое, заведомо особенном и ненормальном, странном и небезупречном, как и положено мифологическому персонажу. В свой двадцатитысячный день Ник вспоминает, как отец читал ему «Лолиту» Набокова, как он познакомился с женой Сьюзи, как заставил весь мир полюбить себя за хит «Where the wild roses grow» с Кайли Миноуг, исповедуется психоаналитику – и за всем этим огромное желание познать себя, осознать себя как высшую ценность и показать себя людям таким, каким они тебя полюбят. «На сцене ты бог, ты такой, каким всегда хотел быть. Но вдруг видишь зевающее лицо в первом ряду и чувствуешь себя полным идиотом», – между делом говорит Ник, и из фильма будто выветриваются намеки на культ личности Кейва.

Как правило, в документальные фильмы о музыкантах включают моменты живых выступлений. В фильме Форсайта и Поллард есть лишь две сцены концертной съемки: одна интимная, из клуба, где сцена так близко к толпе, что вопрос «Can you feel my heartbeat?» из песни «Higgs Boson Blues» Кейв задает яркой девушке с розовыми ногтями, которая только и может бессильно ответить «Yes» и вспоминать об этом всю жизнь. Вторая – грандиозная, из Сиднейской оперы: под мелодичный проигрыш из композиции «Jubilee Street» Ник Кейв крутится и вибрирует, оживляя строки песни («I’m transforming, I’m vibrating, I’m flying, look at me now»), кадр замирает, переливается цветами ярких фильтров и переключается обратно в эйфорический танец Кейва – в этой сцене чувствуется весь трепет художников перед творчеством Кейва, перед ним самим и перед своим призванием.

За полтора часа фильма зритель не узнает о Нике Кейве ничего «земного». Вот он идет в свой кабинет и садится за пишущую машинку – правда ли это? Вот он сидит со своими детьми, жует пиццу и с увлечением смотрит фильм – по нескольким кадрам мы догадываемся, что это «Лицо со шрамом» – шутка авторов. Встречается с Кайли Миноуг, Уорреном Эллисом, Бликсой Баргельдом. В объективе камеры Форсайта и Поллард Ник Кейв не показан нормальным человеком, как это обычно бывает в документальных фильмах, после просмотра которых ваш кумир становится будто ближе, понятнее, человечнее. А Ник Кейв остается тем же загадочным Ником Кейвом, уходящим вдаль по тротуару. Все в фильме – постановка, придумка, гениальное притворство. За прощальным темным кадром звучат банальные истины: делай что-нибудь, ошибайся, спотыкайся, но делай. Нет ничего проще, но и ничего вернее тоже нет. Как в мифе.