С высоты ангела и бомбардировщика

Из смежных областей искусств пьесу Борхерта «За дверью» логичнее всего сопоставить с «Герникой» Пикассо. И там, и там распавшийся на куски мир, где мертвецы «поднимаются, одноглазые, беззубые, однорукие, одноногие, с выпавшими кишками, разбитыми черепами, без рук, простреленные, гниющие, слепые. Чудовищной волной наносит их – прилив несчетных тел, нестерпимых мучений. Чудовищное море трупов выходит из могил и заливает землю широкой, густой, зловонной, кровяной жижей». Мир, расколотый на миллионы осколков, который уже никогда не соберется в гармоничное целое. Мир, наполненный призраками и криком, болью и яростью. Мир, где Бог может только бессильно кричать вслед очередному самоубийце…

Подвесив на заднике сцены огромное зеркало, меняющее угол наклона, сценограф Катрин Брак дала нам возможность видеть все происходящее в двух ракурсах: в привычном и с высоты птичьего полета глазами то ли ангела, то ли пилота-бомбардировщика. Историю солдата, вернувшегося с войны, обнаружившего, что его мира больше нет, и покончившего с собой, здесь рассказывают как житие обыкновенного рядового человека, разворачивающееся во все времена и в любых странах.

…Предательство близких, смерти, вина и память, убитый сон, страх и совесть – все это знакомо каждому, как каждому внятен образ фонаря на темной улице…

Многонаселенную пьесу Борхерта у Люка Персеваля разыгрывают всего три актера. Актер-певец Филипп Кнопп играет Бэкманна. Наверное, правильнее будет сказать, что он играет Бэкманна и поет Бэкманна. Его голос то накрывает зал, то переходит на шепот, то обжигает хрипом, то ласкает какими-то высокими теноровыми нотками, а то срывается на крик, заглушающий даже децибелы ударных (музыканты: Мартин Дог Кесслер, Дирк Ритц, Марко Шмедтье). Он то подходит к авансцене, как на рок-концертах, то поет, лежа на спине, медленно перебирая ногами по кругу.

Перед началом репетиций Персеваль пообещал приме театра «Талия» актрисе Барбаре Нюссе: в этот раз ты сыграешь всех. Ты сыграешь Господа Бога, который готов стать для Бэкманна Полковником и женщиной, пожалевшей солдатика, старухой, живущей в его квартире, и Директором кабаре, куда он принесет свою песню. Вот и играй их всех, как мог бы Бог...

Филипп Кнопп, Барбара Нюссе, Питер Мартенс тут демонстрируют тот актерский класс и пилотаж, когда оправданы любые резкие переходы от патетики к иронии, от быта к метафизике.

Люди на поворотном кругу истории, который несется в пространстве и времени. А на зеркальных небесах – лежащий человек превращается в идущего, в того, кто крутит своими шагами мир.

Однако самыми необычными и самыми поэтическими персонажами спектакля-поэмы Люка Персеваля стали дети-дауны, участники проекта Eisenhans. Белые фигурки чуть непривычных пропорций аккуратно проползают из-за зеркального задника. Они окружают героя, гоняются за ним по кругу сцены, замирают, распластавшись, на деревянном полу. Души убитых? Ребенок Бэкманна, выброшенный на городскую свалку среди отбросов? Или ангелы-хранители, сострадательные и бессильные, пытаются внести успокоение в бессонную душу и больное сознание?

Как всякое хорошее стихотворение, спектакль Люка Персеваля не предлагает однозначных прочтений. Ритм и рифмы образов, взрывное содержание в сочетании с чеканной внешней формой. «Там за дверью» сделано уверенной рукой мастера, выстраивающего каждый сантиметр пространства – и визуального, и акустического. Но еще этот спектакль сделан режиссером-мыслителем, не стремящимся выписывать миру рецепты, но пытающимся поднести зеркало к современному человеку, чтобы он смог увидеть себя в неожиданном ракурсе. Ощутить мир, где все стало ярче и громче, глаз проник в глубину небес, а слух услышал первозвук, где исчезли вчера и сегодня и осталось только «сейчас», а смерть напрасно ищет спичку в пустых коробках по карманам.