Posted 17 ноября 2011,, 20:00
Published 17 ноября 2011,, 20:00
Modified 8 марта, 06:03
Updated 8 марта, 06:03
Декан факультета журналистики МГУ Елена Вартанова
– Тема одной из секций научной конференции в честь 300-летия со дня рождения Ломоносова – мифологизация его образа в советское и постсоветское время. В чем проявилась эта мифологизация применительно к журналистике?
– В журналистике, наоборот, вклад Ломоносова оказался недооценен. Если и говорить о мифологизации, то так увлеклись величием его фигуры энциклопедиста и просветителя России, что упустили, какое влияние он оказал на развитие публичных коммуникаций – внутри общества и между обществом и властью.
– Ломоносов – он еще и отец нашей журналистики?
– Он может считаться одним из первых профессиональных журналистов. И создателем журналистских стандартов. В своей статье «Рассуждения об обязанностях журналистов» он изложил принципы работы в этой профессии. Это очень правильные мысли.
– Разве это не мифологизация, что Ломоносов 300 лет назад чуть ли не все вокруг придумал?
– Это не мифологизация. Ломоносов был междисциплинарным ученым, что редкость. И Ломоносов – российский гений, получивший образование в Европе. Это не немцы, которые приезжали в Россию со своими воззрениями, а русский, очень страстный, который поздно пришел в образование и потому был неистов. Часто это недооценивают. При мифологизации вымывают живого человека, и остается профессор таких-то академий и основатель таких-то наук. Те же «Рассуждения об обязанностях журналистов» возникли не потому, что он сидел и размышлял о великом. Это был ответ на критическую статью в одном из немецких журналов, которую Ломоносов счел оскорбительной. Не будь он столь темпераментным, он этого бы не написал. А сила его интеллекта была такова, что даже по такому вопросу он смог высказать принципиальные вещи.
– Ломоносов получил образование за рубежом. В какой мере он отличается от множества наших ученых, которые использовали достижения зарубежной науки и оказывались в России первопроходцами, потому что здесь ничего не было?
– То, что Ломоносов открыл атмосферу Венеры, однозначно. Однако он признан не только в естественных науках, но и в словесности. А словесность из заграницы взять невозможно. Проблема с Ломоносовым в том, что о многих его открытиях стало известно после смерти, после того, как начали отмечать его юбилеи. И стала появляться информация о первенстве Ломоносова в сделанных после его смерти открытиях: во многих его черновиках находили то, что позже было повторено. Поэтому сложно установить авторство. Идею бессословного университета, где учатся люди из разных социальных слоев, Ломоносов заимствовал. Но она столько для нас значила! Для той России, в которой работал Ломоносов, многие даже заимствованные идеи оказывались революционными.
– В какой мере воспевание Ломоносова схоже с воспеванием победы в Великой Отечественной войне, когда воспевают, потому что гордиться в стране больше нечем – ни в науке, ни в политике?
– К Ломоносову всегда было более критическое отношение. Один из моментов – это заигрывание с высшей властью, попытки через хвалебные оды императрицам внедрить идею важности продолжения реформ Петра. Начатая Петром I модернизация тогда уже стала пробуксовывать. Что же касается современной российской науки, то она все больше подчиняется требованиям практики. Мы уходим из чистых исследований в ориентированные на рынок. И поэтому наука не развивается так, как развивалась в советские времена. Но с этим сталкивается наука во всем мире. Даже нобелевские лауреаты сейчас вырастают из такой прагматической науки. Но среди лауреатов последних лет есть и выпускники российских вузов, которые работают в западных университетах.
– Наша журналистская наука в какой мере отстает от западной?
– Исследования журналистики в России в 1990-е годы рванули вперед. К нашим представлениям о социальной миссии журналистики добавились новые концепции, связанные с глобализацией, экономикой СМИ, постмодернизмом. И у нас, как и у Ломоносова, возникли сложности с терминологией. Массмедиа – это СМИ или что-то другое? Мы с трудом нашли российский вариант для понятия пиар, «Public relations» («связи с общественностью». – «НИ»). Но появляются «Government relations» («связи с правительством»), «Investor relations» («связи с инвесторами»)...
– Сложности с терминами и возникли потому, что доминируют зарубежные концепции, а не наши.
– Мы адаптируем концепции к российскому медиаландшафту. Западные модели нам не всегда подходят, и нужно искать свои. Особенно в том, что касается отношений политики и журналистики, экономики и журналистики. Теории, примененные к российской действительности, могут дать совершенно иные выводы, чем в практике других стран. Как и наши концепции партийности журналистики и гласности в преломлении к чужой практике.
– Но на наших журфаках учатся по переводным учебникам, а за рубежом по нашим переводным учебникам не учатся.
– Вы впадаете в самоотрицание. Во-первых, очень много книг написано российскими мыслителями, уехавшими на Запад. Причем эти книги вырастают еще из советской традиции. Во-вторых, дело в том, что результаты наших исследований, как правило, публикуются по-русски. А мировое академическое пространство – англоязычное. Мы учимся не столько по переводным книжкам, сколько по англоязычным. Многие наши студенты читают по-английски. И если мы начнем публиковать наши исследования на английском, нас будут больше и лучше знать за рубежом.
– Вы говорили про отношения политики и журналистики. На днях на НТВ закрылась программа «Нереальная политика» – после снятия с эфира передачи со студенткой журфака Верой Кичановой, которая пыталась задать вопрос президенту во время его визита на факультет. Дойдет до того, что за подобное будут отчислять из МГУ?
– Отчислять журналистов за политические взгляды нельзя. В обществе есть разные классы, разные идеи. И журналисты тоже должны быть разные. Но грамотность в политике и экономике – важнейший критерий профессионального успеха. Здесь – важное отличие российской теории журналистики от западной. В России, как и в СССР, журналиста определяют как человека с активной социальной позицией. В англо-американской традиции ничего подобного нет. Там журналист не имеет права высказывать свое мнение и проявлять свою позицию. Студенты, которые высказывают свое мнение, – это продолжатели лучшей традиции и российской дореволюционной журналистики, и советской журналистики.
– Сужение свободы слова, которое продолжается в стране, до журфака дойдет?
– По закону «О Московском и Санкт-Петербургском университетах» мы свободны в формировании учебных планов. Мы опираемся на зарубежный опыт, о чем всегда говорили. Журфак очень глобализирован. У нас множество центров по исследованиям СМИ зарубежных стран, чтобы мы могли понимать, что происходит за границей. Многие наши студенты ездят на практику за пределы нашей страны. И, мне кажется, наши студенты понимают свободу слова не только в ее российском виде. Другое дело, что журфак почти не издает СМИ. Хотя в планах факультета после реконструкции телецентра значится начало производства образовательных программ и создание просветительского вещания.
– В какой мере допустимо превращать факультет в политическую площадку?
– Ни в какой. Нужно понимать, что факультет – это место, где студенты получают знания о современных политических процессах, а не место агитации партий в рамках предвыборной кампании. Это непросто. Студенты сами выступают за определенные идеи. И мы видим нехватку площадок для дебатов. Даже для дебатов студентов друг с другом. Создание площадки для студенческих споров научило бы молодежь отстаивать свои взгляды. Но это должно оставаться учебным процессом, а не превращаться в политический. Политический процесс пусть идет за пределами нашего двора, за нашей красивой оградой.
– Календари «за» и «против» Путина и вопросы Медведеву во время его недавнего посещения журфака – это до ограды или за оградой?
– Календари выпускал не факультет. Студенты делали их по собственной воле, и они имеют право на свои взгляды. Только должно быть понятно, что это – не позиция факультета, а позиция студентов, которые зачастую также являются сотрудниками медиапредприятий. А написанные на плакатах вопросы Медведеву – это акция гражданского участия. Все студенты имеют на это право. Другое дело, что студенты хотели задать президенту вопросы, а формат встречи не дал им такую возможность.
– Давайте вернемся к Ломоносову. Если бы он сейчас пришел из Архангельска, он бы поступил на журфак МГУ?
– Он бы точно не поступил. Потому что когда он пришел с обозом в Москву, уровень подготовки у него был очень невысокий. И если бы его тестировали, он бы не сдал ЕГЭ. Тесты фиксируют только уровень знаний, а творческий потенциал не выявляют. Поэтому такая оценка неполноценна.
– Креативный потенциал при поступлении на журфак выявляют на творческом конкурсе. Только у некоторых абитуриентов прошлым летом баллы пропали...
– Прошлым летом менялись результаты, потому что нам не удалось создать одинаковые условия для всех абитуриентов. Творческий конкурс с ЕГЭ вяжется очень плохо. А нам нужно баллами оценивать проявления творческого потенциала. Кроме того, одни лучше пишут, другие лучше говорят. Мы продолжаем искать формат творческого конкурса, более адекватный в условиях ЕГЭ. Чтобы задания у всех были одинаковыми, а потенциал проявлялся у каждого по-своему.
– Насколько это возможно – одинаковые задания с разными правильными ответами?
– В этом и проблема. Как однозначно оценить искры таланта и уровень подготовленности, социальной активности? Сейчас над критериями работает комиссия, состоящая из преподавателей факультета и практикующих журналистов. Они подбирают те вопросы, которые позволят выявить творческий потенциал будущего журналиста.
– К следующему лету критерии будут?
– Да.