Вельможа чудной и кающийся грешник

Сын небогатого многодетного помещика, сам был отцом шестерых детей. Образование получил в полувоенном петербургском Горном корпусе. Служил прокурором, а затем вице-губернатором в Вологде, редактором «Журнала Департамента народного просвещения» и директором театров в Петербурге, управляющим конторой Коммерческого банка в Астрахани. И это только вершинные должности его причудливо многоликой карьеры. Теряя место за местом, он неизменно находил себе новую синекуру. Но судьба вдоволь натешилась и над ним. Он, например, был ранен 26 августа 1812 года, в день Бородина, но не на поле генерального сражения, под Москвой, а близ Череповца, по дороге из Вологды в Петербург, обыкновенными грабителями.

В Вольное общество любителей словесности, наук и художеств Остолопов был принят как прозаик. В 1806 году издавал журнал «Любитель словесности», где в основном печатались члены общества. Свое первое стихотворение «Мечта» опубликовал в этом журнале Константин Батюшков.

В поэтическом наследии Остолопова представлены оды, басни, послания, идиллии, элегии, «русские песни», диалоги, эпитафии… Использовав материалы, находившиеся в распоряжении епископа Евгения (Болховитинова), Остолопов издал «Ключ к сочинениям Державина», содержавший «объяснения» державинских стихов, данные самим поэтом. В течение полутора десятилетий готовил «Словарь древней и новой поэзии», вышедший в трех частях в 1821 году. В словаре помещено более четырехсот статей, толкующих поэтические термины. В качестве образцов приведены многочисленные стихотворные произведения русских поэтов XVIII – XIX веков.

Николай ОСТОЛОПОВ
(На голос простонародной песни:
«Скучно, грустно мне в деревне жить одной»)



Солнце красное! оставь ты небеса,
Ты скорей катись за темные леса!
Ясный месяц! ты останься за горой!
Вы оденьте всё ночною темнотой!
Дайте времечко укрыться от людей
И наплакаться об участи моей!
Люди бегают от горестей чужих, –
Людям нужно ль знать причину слез моих?

Ах! где милый мой, где ангел дорогой?
Не навеки ли простился ты со мной?
Нет ни грамотки, ни вести от тебя!
Напиши хоть, что забыл уж ты меня,
Дай отраду мне скорее умереть!
Мне на белый свет постыло уж смотреть!
В нем не видят ничего мои глаза,
Покрывает их горячая слеза.

Вы, подруженьки, вы сжальтесь надо мной,
Не шутите вы над лютою тоской!
Уделите часть вы горя моего!
Придет время, вы узнаете его, –
Страсть-злодейка не минует никого!
Ах! зачем нельзя без горести любить?
Ах! зачем нельзя неверного забыть?

* * *

Жил вельможа чудной –
Николай Остолопов
не из бар был по нраву
и не из холопов,
и, меняя с десяток чиновничьих кресел,
был он от неудобствия чресел невесел
и остался поэтом и антологистом,
а креслистом
он стать отказался с присвистом,
и смеялись над ним,
чудаком,
доупадно,
потому что он жил и служил невпопадно.

Николай Невпопадович Остолопов
был на редкость в истории нерасторопен.
Ухитрился он в день Бородинской битвы
оказаться ограбленным,
зверски избитым,
но совсем не французами в схватке был ранен,
а родными,
отечественными ворами
в темнолесье разбойничьем череповецком,
в беспределе почти уже послесоветском.

Он Андрея Болконского шпагу не поднял.
Полз по собственной крови,
оставшись в исподнем,
но, ему провидением не суждено,
ускользало
украденное
Бородино…

От своих
навидались мы и грабежей,
и расстрелов.
Вся история –
летопись беспределов.
И пока ожидают подмоги
Кутузов и Тушин,
кто-то может быть где-то зарезан,
задушен
или просто обобран,
как нас под шумок обобрали
и пустили по крови ползти
и во Владике, и на Урале.
Где вы, Пьер и Андрей, –
вы бы нас подобрали...

Николай Недоползович Остолопов,
неужели и мы проигрались,
великую битву прохлопав?
Неужели история нас обокрала,
позволя
стать опять недоползками
до Бородинского поля?

Евгений ЕВТУШЕНКО

Иван КЛЮШНИКОВ
По прочтении Байронова «Каина»

Я здесь один: меня отвергли братья;
Им непонятна скорбь души моей;
Пугает их на мне печать проклятья,
А мне противны звуки их цепей.

Кляну их рай, подножный корм природы,
Кляну твой бич, безумная судьба,
Кляну мой ум – рычаг моей свободы,
Свободы жалкой беглого раба!

Кляну любовь мою, кляну святыню,
Слепой мечты бесчувственный кумир,
Кляну тебя, бесплодную пустыню,
В зачатии Творцом проклятый мир!

<Не позже="" 1873="">

* * *

Не из послушников –
а из ослушников
был на Руси пиит пиющий –
Клюшников.
На снисходительность рассчитывая Божью,
он клял небесный и земной режим:
«Насквозь грехом, насквозь пропитан ложью.
Грешил и плакал, плакал – и грешил».

Из Клюшникова загодя звучало
есенинское тайное начало.

Как генетическую русскую навозность,
мы обожаем нашу грешную насквозьность,
и, расфорсясь перед японкой,
англичанкой,
пьем правду мы, как водку, полной чаркой,
потом в отпаде роковом,
как драным сальным рукавом,
закусываем ложью мы по-русски,
и лучше нет для сердца нашего закуски.

Я никакого не жую гашиша,
я не курю марихуану,
анашу,
да и обычных сигарет не выношу,
но, собственную кровь-гуляку слыша,
я ей шепчу: «Ты, милая, потише…
Дай выждать мне…
Не то поедет крыша».
Но со щитов срываюсь, как афиша.
Концерты к черту.
Ты прости, Задорнов Миша.
«Грешу и плачу,
плачу – и грешу».

Е.Е.