Михалков и власть отчима

Первое обсуждение новой картины Никиты Михалкова состоялось еще в Венеции. Второе, более широкое, развернулось в прессе в первые дни после ее выхода в России. Теперь, когда российский прокат ленты заканчивается и его итог уже предсказуем (попадание в пятерку наиболее кассовых отечественных фильмов года), пора извлечь из произведения нашего знаменитейшего режиссера те смыслы, которые до сих пор не были замечены. Эта «незамечаемость очевидного» в той же мере удивительна, в какой показательна.

В ходе работы над «12» Михалков не скрывал, что вдохновлен классическим фильмом Сиднея Люмета «12 разгневанных мужчин» по пьесе Реджинальда Роуза, но при этом утверждал, что создает самостоятельное произведение, сходство которого с первоисточником ограничивается сюжетными обстоятельствами. Так, в обеих картинах одиннадцать присяжных голосуют за осуждение юноши, обвиненного в убийстве близкого человека, а один – за оправдание, причем ему удается убедить остальных. И действительно, помимо общегуманистического и антирасистского пафоса, режиссерского мастерства и сюжетной канвы, Михалкова ничто не роднит с его американским вдохновителем. Более того, во многом он перечеркивает картину Люмета.

Важнейшее их отличие состоит в том, что позиция американца базируется на презумпции невиновности, а позиция русского попросту не принимает ее во внимание. Люмет вместе со своим сомневающимся присяжным доказывает, что данных для обвинения подсудимого недостаточно, и потому его следует оправдать, а Михалков пытается убедить нас в том, что парень НЕ УБИВАЛ своего отчима. Между тем большинство российских зрителей, интуитивно склоняющиеся к презумпции виновности, не способны отличить одну позицию от другой, поскольку не ведает разницы между терминами «непричастность» и «невиновность», которая в юридическом смысле означает только недоказанность вины.

Конвенция, которую Люмет предлагает зрителям, – занять позицию человека, наблюдающего заседание присяжных и не имеющего иных сведений о деле, кроме тех, которые сообщаются в ходе этого заседания. Михалков не предлагает зрителям никакого соглашения, а молчаливо занимает позицию всезнающего Бога, который способен заглянуть в любое место, в любое время, в любую голову и который поэтому точно знает, что чеченский юноша не замешан в убийстве своего отчима, а преступление совершили люди, заинтересованные в сносе дома, из которого не хотел выезжать убитый.

«Божественная» позиция диктует Михалкову все то, чего нет в фильме Люмета и что очень утяжеляет и удлиняет «12» – вынос действия за пределы здания суда, ретроспекции и даже показ представителя убийц в кадре. При этом, говоря устами своего героя о заинтересованности настоящих преступников в устранении пасынка, режиссер не замечает, что этот интерес косвенно свидетельствует о вовлеченности парня в преступление. Ведь устранить ненадежного сообщника убийцам целесообразно, а убрать неосведомленного человека для них не имеет смысла.

Примечательно также, что американские присяжные заняты взвешиванием улик, тогда как российские большую часть времени тратят на примеры из своей жизни, имеющие весьма опосредованное отношение к разбираемому делу. Конечно, эти бенефисные выходы прекрасных актеров – Маковецкого, Петренко, Газарова, Гармаша и Ефремова были нужны режиссеру для зрелищности, но при этом он воспроизвел «восточную» особенность отечественного менталитета, предписывающую изъясняться притчевыми конструкциями вместо того, чтобы говорить по сути.

Второе изменение, которое Михалков внес в американский расклад суда присяжных, – придумал и сыграл роль мудрейшего и добродетельнейшего героя собственного фильма – роль старшины присяжных, который почти до самого конца голосует за признание подсудимого виновным, а после оправдания парня усыновляет его. Отвести себе эту роль было столь соблазнительно, что он не рассчитал последствий своей операции. К примеру, в конце заседания старшина вдруг заявляет, что еще до его начала был уверен, что подсудимый непричастен к убийству. Это понятно, потому что Михалков наделил его своим авторским всеведением, но это же аттестует старшину с весьма неблаговидной стороны – ведь он не счел нужным сообщить о своем убеждении другим, хотя это была его прямая обязанность. Более того, он не просто молчал, а неустанно голосовал за признание подсудимого виновным. Почему? Ответ, который дают на этот вопрос Михалков и его герой, поразителен: потому, что парень в тюрьме проживет дольше, чем на свободе, где его тут же убьют настоящие убийцы его отчима. Похоже, что режиссер, с одной стороны, не вполне подчинил себе американский материал, а с другой – действительно считает, что несвобода в принципе лучше свободы. Это согласуется и с тем, что для него, как и для его любимого мыслителя Ивана Ильина, монархия с ее ограничениями предпочтительнее свободной республики, и с символическим кадром, где глупая маленькая птичка, перед которой распахнули окно, вылетает из теплого помещения в мороз и вьюгу.

Двусмысленна и вторая существенная операция с персонажами – изменение национальностей убитого и подозреваемого в убийстве. У Люмета они были пуэрториканцами, у Михалкова отчим русский, пасынок – чеченец. Здесь режиссер не совсем учел символико-мифологический смысл своего действия. Хочет он того или нет, но чеченский пасынок олицетворяет в картине Чечню, русский отчим – Россию, а конфликт между ними (из фильма ясно, что он имел место) вызван стремлением меньшей стороны к независимости от большей. Но эта метафизическая композиция никак не согласуется ни с гуманистическим пафосом фильма, ни с политическими установками его автора. Будучи монархистом и патерналистом, Михалков не может не винить Чечню в попытках освободиться от власти отчима в лице России и, стало быть, подсознательно считает обвиняемого виновным. С этой же точки зрения акт переусыновления чеченца старшиной присяжных свидетельствует не столько о его человеколюбивых намерениях, сколько о том, что Никита Сергеевич считает, будто такие «родственные» узы предпочтительнее независимости, и рассматривает себя в роли отца российских народов.



Автор – кинообозреватель «НИ», президент Гильдии киноведов и кинокритиков России