Глазами тушеного цыпленка

Ливанская война отражается в современных израильских лентах примерно так же, как Великая Отечественная в советском кино конца 1950-х – середины 1960-х годов, и позднейшие локальные войны – в нынешних российских фильмах. Оно и понятно: во всех случаях создателями картин являются либо прошедшие войну солдаты и младшие командиры, либо люди того же поколения, знающие о ней непосредственно от участников. Этим обусловлена субъективность и ограниченность взгляда камеры, принципиально или невольно фиксирующей военную реальность с точки зрения пехотинца или, как в «Ливане», танкиста.

Преимущества и недостатки такого подхода достаточно ясны. С одной стороны, простые бойцы и командиры мелких подразделений, а вместе с ними и зрители, не видят общей картины войны и не понимают ни стратегии, ни тактики боевых действий даже своей стороны, не говоря уже о действиях противника или причинах и целях войны, а это сильно сужает и потому искажает восприятие. С другой стороны, сужение поля зрения способствует вживанию в шкуру участника, создает эффект присутствия, производит более сильное чувственное впечатление и позволяет избежать красивых военных панорам вроде тех, что в изобилии встречаются в «Войне и мире» Бондарчука, в «Освобождении» Озерова, в «Апокалипсисе сегодня» Копполы и прочих масштабных лентах.

У обоих способов изображения есть сторонники и противники. Одни презрительно говорят об «окопной правде», другие, с еще большим презрением, – о «генеральской правде». Некоторые считают, что истинная правда посредине, но попасть в середину меж двух стульев – значит стукнуться задом об пол или попросту сесть в лужу.

Шмуэль Маоз не скрывает, что главным его желанием было изжить «ливанский синдром», который мало чем отличается от афганского, чеченского, вьетнамского или того, который описали представители первого «потерянного поколения» вроде Хемингуэя и Ремарка.

Для этого режиссер почти буквально воспроизводит собственный эмоциональный опыт новичка-танкиста, запечатанного в машине, несущейся по чужой территории. Обзор ограничен смотровой щелью танка, контакт с внешним миром осуществляется через люк, в который спускают то убитого израильского солдата, то пленного араба. То самостоятельно спускается туда ливанский фалангист, грозящий пленнику жуткой смертью, то израильский чин, рекомендующий использовать запрещенные международными правилами фосфорные бомбы, называя их, например, осветительными ракетами. По рации поступают абсурдные или кажущиеся солдатам абсурдными приказы командования. Ошалевший от жары, тряски и дезориентации экипаж в упор расстреливает мирный грузовик – словом, штатским зрителям предоставляется возможность вообразить себя в маленьком военном аду.

Что же до зрителей-военных, то они почти наверняка заметят в фильме кинематографические условности. «Экипаж сидит в танке без шлемов – вероятно, по требованию агентов, которые хотели, чтобы лица актеров были открыты, – хотя через полчаса езды по бездорожью расколет себе головы, и не справляет малую нужду в ящик для снарядов, а использует гильзы, которые можно выбросить не через люк, а через загрузочный порт», – заметил на сайте IMDB один из таких педантов, воевавших в Ливане. К счастью, в жюри Венецианского кинофестиваля-2009, присудившем «Ливану» «Золотого льва» не было ни танкистов, ни непримиримой Джейн Фонды, призывающей к бойкоту любых израильских фильмов.