Актер Владимир Машков

– Володя, обеденное время, хорошая кухня, а вы себе только коктейль заказали. Диета?

– Просто не хочется.

– Но у большинства людей аппетит разыгрывается к обеду.

– Следовательно, я не принадлежу к большинству.

– Основатель логики Аристотель сделал бы то же заключение. Вы вообще мало едите?

– Я сторонник теории, что человеку для поддержания жизни достаточно восьми грецких орехов в день. Ученые проверили ее на обезьянах и обнаружили, что ограничение в пище привело к значительному увеличению продолжительности жизни. Вопрос в том, согласятся ли люди жить с постоянным чувством голода.

– Сомневаюсь. Потому что отказаться от курения, зная, что оно укорачивает жизнь, готовы немногие.

– Конечно. Люди не готовы лишить себя того, что доставляет им удовольствие или избавляет от дискомфорта. Им важно качество жизни.

– А вы не испытываете дискомфорт, ограничивая себя в еде?

– Нет. Я себя приучил, и мне вполне комфортно.

– Для вас качество жизни – это что?

– (Пауза). Состояние, когда ты можешь реализовать самые безумные желания и проекты.

– Безумные?

– Не могу сказать, что все они разумны. Саму актерскую профессию назвать разумной язык не поворачивается.

– Почему же вы этим занимаетесь?

– Так уж получилось, что я вступил на этот путь и вроде бы чего-то на нем достиг. Но все равно иногда возникает мучительное ощущение, что занимаю не свое место.

– А ваше место – оно где?

– По всем данным, я должен был жить в Новокузнецке и работать в цехе по ремонту металлургического оборудования.

– Вы же росли в артистической среде, откуда такая мысль?

– От своей среды люди часто отталкиваются. Металлурги и шахтеры в детстве и юности вызывали у меня больше уважения, чем люди, работающие на арене детской радости – так называли театр кукол, в котором служили мои родители.

– Типично советское представление.

– Конечно. Все, кому сейчас больше тридцати, сформированы в СССР.

– Вы этим гордитесь?

– Констатирую.

– Пригодилась ли вам советская школа жизни?

– Если я вынес из нее что-то полезное, то это убеждение, что деньги не сделают тебя счастливее. Гнаться за деньгами – это тупик.

– Но и без денег никуда. Значит, что – следует достичь определенного благосостояния и остановиться на этом уровне?

– Если бы я был один, я бы так и сделал. Но всегда есть те, кому надо помочь. И их число не уменьшается.

– В Интернете я прочел, что в детстве вы увлекались энтомологией и мечтали стать биологом, а не металлургом.

– Это правда.

– И с чего это началось?

– (Пауза). Я скажу, раз вам интересно, но сам бы не сказал. С менингита, которым я заболел в шестилетнем возрасте.

– Вы хорошо помните болезнь?

– Еще бы! Это, наверное, самый первый яркий период моей жизни. Я четыре месяца лежал на спине, как овощ. И притом в карантине. Мне сделали больше четырехсот уколов в ноги. Я отмечал их метками на стене. И еще брали костный мозг, втыкая толстую иглу в позвоночник. Как вспомню, так вздрогну. Одно неловкое движение, твое или врача, – и ты парализован. Головная боль была такая чудовищная, что мама приносила мне розовое масло, чтобы во время приступов я вдыхал его запах. Но эта боль позволила мне понять пределы своего существования. Все боли, которые были потом, не шли ни в какое сравнение с этой. Наверное, это было самое героическое время в моей жизни. В результате менингит меня закалил. Потом я заново выучился ходить. Когда меня выписали, родителям выдали список того, что мне было нельзя. Смеяться нельзя, грустить нельзя, играть нельзя, холодного и горячего не есть и так далее. Что мне оставалось? Дома ковырялся с пауками и тараканами, благо их было в избытке. Пытался установить, почему тараканы не попадают в паучьи сети. Когда выходил во двор, возился с муравьями. Стал читать научную литературу, однажды написал в журнал «Юный натуралист» про обнаруженного мной в Новокузнецке красноклопа, о котором в энциклопедии было написано, что он встречается в европейской части СССР. Мою наблюдательность очень похвалили, но сказали, что это, увы, не открытие.

– Когда вы вспомнили мать, я подумал о покойной Нонне Викторовне Мордюковой, с которой вы сыграли мать и сына в фильме Дениса Евстигнеева «Мама». Она лестно о вас говорила.

– Она неожиданно тепло ко мне отнеслась, и мы как-то сразу сблизились. Сам я не смог бы ей понравиться, и никто бы не смог – выбирала она. И в подсознании стала для меня второй мамой.

– Я еще в нашем телефонном разговоре понял, что для вас ее смерть – личная потеря.

– Вы знаете, я всегда очень боялся потерять близких и отгонял от себя мысли о неизбежной смерти отца и матери. У мамы все время болело сердце, но она никогда не обращалась в поликлинику. Сознание того, что я ничем не могу ей помочь, было ужасно.

– А о том, что может быть после смерти, вы думали?

– Да, но долго не мог понять, что. Считается, что в последние мгновения перед смертью человек видит всю свою жизнь. Как будто ее прокручивают перед ним, как видеозапись в режиме fast forward. И мне кажется, что человек может в любой момент нажать на «стоп». И после смерти останется в этом зафиксированном состоянии.

– Как в «Фаусте»: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»?

– Вот именно.

– А вам бы подошла роль Мефистофеля. Собственно говоря, нечто вроде демона-искусителя вы недавно сыграли в фильме «Домовой» Карена Оганесяна.

– Мне кажется, что в моей модели человеку предлагаются несколько более выгодные условия, чем Фаусту у Гете. Фауст мог остановить реальное мгновение и в этом состоянии отправиться в вечность, а в моем представлении человек может остановить видеозапись. То есть Фауст каждую секунду должен мучительно решать, она ли прекраснее всех, остановить ли ее или ждать другую, получше.

– Это напоминает известную математикам «задачу о выборе невесты». Допустим, что перед вами одна за другой проходят N девушек, а вам надо выбрать самую красивую. Все гордые – если отвергнете, то насовсем. Ответ такой – нужно пропустить N/e невест, где е = 2,718…– основание натуральных логарифмов, запомнить лучшую из них и остановиться на первой, которая будет краше этой.

– А если все остальные будут менее красивы?!

– Придется брать последнюю по счету, даже если она похожа на Бабу-Ягу.

– И это лучший способ действий?

– Увы.

– Значит, я правильно думаю, что брак по расчету нерасчетлив.

– А как лучше?

– По чувству. Когда инстинкт тебе говорит: «Она лучше всех на свете!»

– А лет через десять разум скажет: «Ну и дурак же ты был!»

– Так то ж через десять лет. Раньше вы друг другу подходили, а теперь – нет. Может, и лучше было бы одну на всю жизнь, но не факт, что такая вообще существует. Однако каждый раз веришь, что вот она.

– Играть на сцене и в кино тоже нужно по наитию?

– Не только, но чутье очень важно. Роберт Де Ниро во время репетиций «Доброго пастыря» мне сказал: «Володя, не думай о том, как это сделать. Попробуй следовать своему инстинкту. Он не обманет». Очень верное замечание, хотя несколько вразрез с системой Станиславского. Хотя в кино есть еще одна система. Вы знаете эту знаменитую историю про Жана Габена?

– Это когда ему нужно было изобразить реакцию мужа, который застает жену с любовником, и он попросил ассистента принести таз с очень горячей водой и поставить в прихожей. А оператору скомандовал снимать крупным планом его лицо, когда он вступит в кипяток?

– Каков, а? Между тем актеры театральной школы настороженно относятся к таким приемам. «Ты попробуй это сыграть!» – говорят они. Но ведь зритель не видит ног в кипятке. Он видит на крупном плане глаза актера, в которых отражается боль. Эта боль реальна и передается ему в той мере, в какой это необходимо для искусства.

– Мне кажется, что умение передать страдание – одно из самых важных для актера.

– И самых сложных. Но есть и другое состояние души, может, еще более загадочное – любовь.

– Ее, в отличие от боли, в одиночку не сыграешь.

– Театр одного актера – это вообще не для меня. Мне нужны партнеры.

– Вам довелось сыграть нескольких, если можно так сказать, «победительных», в том числе и на любовном фронте, героев нашего времени. Как вы относитесь к победам как к таковым?

– Я не люблю играть героев. Считаю себя харАктерным актером, но режиссеры видят иначе. А победы... Победа – консерватор, потому что предлагает движение в том же направлении. Люди, в чем-то добившиеся успеха, пытаются его повторить. Снова войти в ту же реку. Отсюда бесконечные режиссерские и актерские самоповторы. Сам грешен, я имею в виду «Папу», которого перенес из театра в кино. Опасный путь. Ценность поражения в том, что тебе нужно поменять систему. Поражение в этом смысле – новатор.

– А у вас было искушение законсервироваться? До конца играть персонажей вроде ВИП из «Лимиты» и Платона из «Олигарха»? Застыть в образе самого крутого мачо в российском кино?

– У меня никогда не было ощущения полной победы. После удачной работы меня преследует опустошение. Да и в каком смысле удачной? Сам я не могу оценить того, что сделал. Разве что на съемках, посмотрев видеоповтор сыгранного эпизода, могу что-то поправить в следующем дубле. Оценивает твою работу всегда кто-то другой. Зрители, критики. Но как оценивают зрители? «Классно ты сыграл, мужик!» Или просто: «Во!» Спасибо, конечно, но информации в этом немного. Вы, которые о нас пишете, – другое дело. Вы нам действительно показываете, что мы сделали.

– Неужели вам никогда не хотелось убить критика за критический отзыв о вашей игре или режиссуре?

– Еще как хотелось! Одну критикессу, которую вы хорошо знаете. Но, когда остыл, подумал, что в чем-то она права. И сделал из этого выводы.

– Поступили согласно моему афоризму: «Критика не обязана быть конструктивной, но может быть конструктивно использована критикуемым». Вы критично относитесь к своим старым ролям?

– Редко могу досмотреть их до конца. Часто прихожу в ужас. Единственное, что утешает, – сознание, что сделал все, что мог.

– И вы всегда делаете все, что в ваших силах?

– Я считаю, что машина должна быть загружена по полной. И мне кажется, что у меня есть право сказать, что к своим сорока пяти я от себя этого добился.

– Сорок пять вам будет только в ноябре. Интересно, о чем вы думаете, приближаясь к этой точке?

– О том, что получу последний паспорт. И мой образ для государства станет неизменным. Как фотография на могиле.

– Может быть, именно этот стоп-кадр вы и выберете для вечности в последние мгновения жизни?

– Спасибо, что подсказали. Подойду к этому моменту со всей ответственностью (смеется).

– Вы ощущаете тяжесть возраста?

– Физически – нет. Cкорее морально.

– Вы, как можно судить по бицепсам, в отменной форме. Качаетесь?

– Каждое утро.

– Сколько раз можете отжаться?

– Полсотни без проблем.

– А подтянуться?

– Двадцаточку сделаю. Готов к труду и обороне.

– Предлагаю выпить за то, чтобы не пришлось ни от кого обороняться.

– С удовольствием. (Выпивают.)

– Что, по-вашему, в мужчине главное?

– (Пауза). Не физические данные, о которых мы только что говорили. И не сексуальные. Думаю, что ответственность. Мужчина – это ответственно действующий человек. А женщину определенная доля безответственности только красит.

– How do you speak English?

– Fluently.