Путь к себе

Труднее всего русскому человеку поверить, что его обычай – правильный. Все кажется, что посмотрит Европа попристальнее – и немедленно осмеет. Потому полезным считается Европе подражать, только отсутствие информации вечно приводит к досадным опозданиям. Когда в России мечтают о пепси-коле и гамбургерах, в Европе актуальна вода натуральная и овощи с экологически чистых грядок. Как только мы за китайскую и турецкую лабуду ухватимся, Европа переодевается в лен и хлопок. Как только начинает наш театр лихорадочно хвататься за бродвейский ширпотреб, так выясняется, что за рубежом ценят авторский театр, а не постановки Мартина Макдонаха и Рэя Куни.

Робер Лепаж свел с ума Москву еще и потому, что в нем вдруг радостно признали свой, родимый, авторский театр. Большие спектакли Лепажа (по форме, по мысли, по технологиям) стоят гораздо ближе к понятию «русский режиссерский театр», а вовсе не к бедным, регулярно привозимым самоделкам, которые нам упорно выдают за «новый европейский театр». У Лепажа торжествует слово. И все чудеса техники нужны только для того, чтобы повороты авторской мысли четче выразить. Два часа ты живешь проблемами среднего человека, канадца, приехавшего в Париж. И с удивлением обнаруживаешь, что между его миром и твоим нет разницы. Здесь и испуг от чужого города, и непонимание чужих традиций, и незнание правил.

Канадский сценарист (его в Москве как раз и сыграл актер Ив Жак), приехавший писать либретто по сказке Андерсена в Париж, открывает для себя город. Париж – пип-шоу, Париж, где постоянно бастуют все и по любому поводу, Париж, где ведут бесконечные разговоры о копродукции и о нехватке денег. Он беседует с администраторами, собачьим психологом, уборщиком пип-шоу, с наркодилерами, переписывается с другом, который лечится от интоксикации и звонит в Монреаль женщине, с которой расстался. А рядом с его жизнью складываются мерные строчки либретто по грустной сказке о Дриаде, которая пожертвовала бессмертием, чтобы посетить парижскую выставку.

Фредерик ощущает в себе определенное сродство и с этой мечтательницей-дриадой, и со странным закомплексованным сказочником, который ее придумал. Он примеряет сюртук Андерсена, пытаясь вжиться в его мир, открывая в себе те же фобии (оба пишут для детей и боятся их). Долгое путешествие в чужую страну оказывается дорогой к себе. Только, как обычно бывает в жизни, именно тогда, когда ты все про нее понимаешь, все и заканчивается.