Возмутитель спокойствия

Он был всегда в движении: куда-то спешил, с кем-то разговаривал, делился планами, событиями, замыслами. Энергия жизни, энергия мысли, энергия таланта – они казались в нем неисчерпаемыми. Он иногда шутил о своей профессии: «Никто не знает, зачем в театре декорации. Но скажи режиссеру: «Делайте спектакль без художника», – он моментально впадет в истерику. Он запричитает: «Вы что, сдурели? да о чем вы говорите?!!!» И действительно, как представить себе спектакли «Ленкома» без Шейнциса? Невозможно, абсурдно. Творческий союз Захаров–Шейнцис вошел в историю нашего театра, как вошли в историю союзы Товстоногов–Кочергин, Любимов–Боровский… Творческий облик Ленкома складывался в их прекрасном, напряженном и радостном партнерстве. Кто еще мог придумать «Диктатуру совести» с ее рушащимися потолком и рисованными далями, с разбиваемой вдребезги люстрой?! Кто забудет атмосферу «Поминальной молитвы»? Сценографию спектаклей «Юнона» и «Авось», «Трех девушек в голубом», «Оптимистической трагедии», «Варвара и еретика»? Да и всех остальных постановок, которые он создал за четверть века, когда был главным художником «Ленкома».

Он ощущал свою ответственность перед делом. Десятки раз приходя на оформленный им спектакль, снова и снова «разнося» любимых студентов, он постоянно и наглядно доказывал всей жизнью, что в искусстве нет мелочей, что в нем нельзя существовать «с холодным носом». Шейнцис уверял, что художник – тот же предсказатель: он видит то, чего еще нет, видит в красках, деталях, подробностях, свете, движении. И свое видение настоящий художник умеет яростно отстаивать.

Его взрывной характер вошел в театральные легенды. Но сам он был твердо убежден, что талант по природе своей не бывает компромиссным. Недавно он вздыхал: «Сейчас так мало настоящих лидеров, личностей, не желающих уступать ничего из задуманного, уверенных в том, что они делают». Со смертью Олега Ароновича Шейнциса их стало еще меньше.

Осиротел «Ленком», осиротели его студенты в Школе-студии, а в нашем театре стало скучнее и печальнее. И еще долго глаза будут искать в театральном зале знакомую худощавую фигуру с орлиным профилем.