Будущее в прошедшем

В манифесте футуризма (от итальянского futuro – будущее), опубликованном 20 февраля 1909 года в газете «Фигаро», его автор Филиппо Маринетти, в частности писал, что музеи – это чистой воды «кладбища». Что в музей нужно ходить не чаще одного раза в год – точно так же, как мы ходим к предкам на Пасху. Там, в музее – все труха и пепел. Искусство, по мысли футуриста, определяют «динамические ощущения», токи и ритмы сегодняшней жизни, оно должно воспеть «красоту скорости».

Из столкновения противоположностей – мертвое (пусть и очень культурное) и живое (не гляди, что самонадеянное и глупое) – возникла футуристическая революция. Итальянский взрыв распространился по всей Европе, ударной волной докатившись до России.

Странно было бы ожидать, что сами футуристы не окажутся на кладбище. Особенно в канун 100-летия своего движения. Сотрудники Пушкинского музея немало сетовали, каких трудов им стоило привезти в Москву образцовые работы футуристов – сейчас эти святые мощи востребованы во всем мире. Но вот дело сделано – и бывшие скандалисты смиренно расположились среди колонн и мрамора. По одну сторону – итальянцы, по другую легли русские.

Стоит отметить, что в галерейном мире накоплен уже немалый опыт в показе антикварного авангарда, при котором «старые песни» звучат в актуальной аранжировке. Например, недавно в Центре Помпиду прошла выставка дадаистов, близких родственников наших героев. Дадаизм на ней представал как предтеча едва ли не всех самых значимых открытий в искусстве прошлого века. Даже сам дизайн залов – сотни маленьких белых отсеков – напоминал лабораторию, где в пробирках бурлят и отстаиваются новые идеи. Не то, чтобы в результате этих опытов дадаистов воскресили, но зато смахнули вековую пыль.

В нашем случае, большее, на что был способен декоратор экспозиции Борис Мессерер – это положить на красный парадный ковер музейной лестницы черно-белую дорожку с футуристическими текстами и выставить друг напротив друга портреты лидеров движения. Остальное отдано на откуп типичной музейной развеске – чинные ряды памятников. Никакого тебе футуристического эпатажа, ни карнавальности (вспомним оранжевые рубашки Маяковского и грим Бурлюка), ни намека на воспеваемую эпоху машин и скоростей.

Выставка откровенно распадается на две разные части. Итальянцы привезли в Москву типичный ликбез – все картины идут четким строем по хронологии. В каждой – какой-нибудь новый футуристический элемент. В это занудное повествование вклинивается шумоинтонаторы Луиджи Руссоло – инструменты футуристического оркестра. Музыкант предлагал отказаться от зудящих скрипок и слушать шумы города. Воспроизведения этих шумов служили хитроумные ящики с граммофонными трубами. Кроме того, в центре Белого зала устроена эдакая клумба из футуристических скульптур, которые отличают вмятины и разорванность силуэтов – все это произошло под действием «энергетических потоков» окружающей среды.

Если итальянский раздел похож на тихий и ухоженный католический погост, то наши художники и поэты полегли в настоящей братской могиле. Понятно, что с русским футуризмом разобраться очень сложно. Здесь могут быть, по меньшей мере, три подхода. Можно было взять исключительно «будущников» и «будетлян» – тех, кто четко пошел по стопам Маринетти. Кто провозгласил себя футуристом. Здесь, конечно, наиболее яркой фигурой окажется Владимир Маяковский и вся его братия (поэт так описал русского футуриста – «взбалмошный, в рыжих вихрах детина, немного шумный, немного некультурный, но всегда, о! всегда смелый и говорящий»). Второй ход – увидеть в европейском и русском авангарде сходные футуристические темы. Например, «цивилизация машин», которую воспевали итальянцы. У нас отношения к машинам было менее пафосное. Или «полеты во сне и наяву»: западных и русских художников в 1910-е годы захватила возможность овладения воздухом. Таких сюжетных и тематических пересечений можно начитать десятки.

Наконец, последний и самый топкий путь – увидеть какие-то стилистические совпадения. Футуризм воспевал движение, оттого и картины должны нести дух скорости и динамики. В Пушкинском отправились именно в этом направлении и заплутали – главное, решили они, чтобы на холсте было побольше углов и линий. Как теперь в братской могиле развести лучизм, кубизм (Гончарова, Лентулов), чистый футуризм Маяковского от экспрессионизма и примитива – никому неизвестно. Зрителям по обыкновению музей не дает никакой подсказки – сортируй три десятка рам, как знаешь.

На долгой пресс-конференции говорилось о радикализме и эпатаже футуристов, устраивавших демонстрации и скандалы. Все чувствовали прямо-таки приподнятый футуристический настрой. Настолько сильный, что один из журналистов не постеснялся спросить, не напоминают ли акции футуристов методы сегодняшних «маргиналов», например, геев, проводящих эпатажные love-парады. Первыми нашлись итальянцы: футуристы – куда как круче, заявили они. Но стоило через минуту пройти на экспозицию, чтобы понять – не только «парад любви», но даже чуть более высокий тон голоса в ГМИИ пресечены на корню. На кладбище таким вещам не место.