Posted 17 марта 2016,, 21:00

Published 17 марта 2016,, 21:00

Modified 8 марта, 03:13

Updated 8 марта, 03:13

Вспоминая писателя Самуила Лурье

Вспоминая писателя Самуила Лурье

17 марта 2016, 21:00
Не дать уйти в холодную воронку небытия

Что делать, когда не можешь забыть человека? Его уже нет на свете более полугода, а тебе больно, как вчера... И ты читаешь его книжки, вернее, перечитываешь в десятый раз, и плачешь, и смеешься, и забываешь о том, что это уже литературное наследие и он уже никогда ничего не напишет. И прах его развеян в далекой Калифорнии, над городком Пало-Альто...

И вот решаешь написать о нем... А права-то – не имеешь. Ну, потому что есть же сотни людей, талантливых, известных, облеченных званиями и регалиями. И друживших с ним. И называющих его – Саня. И есть – близкие, родные...

А ты кто? Да никто. Просто читатель, чужой человек. Правда, у тебя есть несколько его писем. Прекрасных. Печальных. Веселых. Поддерживающих. И несколько книжек (все в закладках) с добрыми словами – от него. И тепло его есть. Хотя ты с ним ни разу и не виделся.

Но все равно – ты же просто читатель.

А может, так и должно быть. Когда просто читатель... Может быть, он там, с небес, видит – что «просто читатель», потому что сам-то всю жизнь хотел, чтобы самые обычные читатели помнили о других: талантливых, несправедливо забытых. Сам в своих текстах «пытался оживить русский рукав Леты», сам в книге «Литератор Писарев» говорил о том, что не правда, «вспомнят меня гимназисты»...

Это я тут, конечно, приврала, досочинила за него: Самуил Лурье в своей книге говорил не о себе. Его герой кричит коменданту Петропавловской крепости, считавшему, что Писарева все забудут: «Лжете вы, лжете про гимназистов!.. Это вас никто не вспомнит, а обо мне пожалеют! Все равно какой-нибудь мальчик, совсем один, далеко в глуши – раскроет старый журнал... И я, давно мертвый, этому мальчику буду как брат. Потому что мыслить – очень трудно. И очень весело, если хотите знать, да где вам!»

Вот я про это. Что не забудут – гимназисты и прочие простые читатели. И что он им – как брат. Хотя, правда, мыслить очень трудно. Но ведь весело – да! Поскольку «мышление – страшно рискованное занятие, связанное с экстремальными переживаниями. Доставляющими, соответственно, ни с чем не сравнимый кайф».

Когда-то я уже писала о Самуиле Ароновиче Лурье. Вернее, о книгах, изданных им под псевдонимом Гедройц. Писала о том, что эти книжки должны быть у всех, кто любит литературу. Нет, не то! Они должны быть у всех хороших людей.

Ну, и у тех, кто не совсем плохой. А может быть, и у плохих. Глядишь – стали бы лучше. Самуил Аронович не надеялся, конечно. Что слово – перевернет. А я все верю.

Поэтому и цитирую бесконечно. Впрочем, это делают все, кто читал Лурье-Гедройца. Потому что – поражаешься точности и прозрению. Потому что – радуешься возможности рассказать это другим.

Вот, просто наугад... Из статьи Лурье о малоизвестном авторе Виктории Каменской. «Отлично переводила чехов, словаков и вообще всю жизнь самозабвенно сеяла разумное и доброе. И даже вечное, если считать непреходящими такие вещи, как отвращение к насилию и вранью, верность идеалам и друзьям и талант узнавать прекрасное по счастью, им доставляемому».

Так – невзначай – определение прекрасного. Просто оно, оказывается, должно доставлять счастье.

А как он сам любил это делать! Доставлять счастье, делясь прекрасным. Не случайно однажды написал об исследовании А.А. Зимина «Слово о полку Игореве»: «Эта книга разрешает каждому думать, как он хочет. Про все на свете. А также показывает любому желающему, какое это наслаждение, сколько в нем горечи».

А сегодня я именно эти слова хотела сказать о книжках и о судьбе самого Самуила Лурье.

Как он умел радоваться чужому таланту! «Потому что – да! Ура!.. Вышел из печати последний том первого настоящего Собрания сочинений Корнея Чуковского. Через пятнадцать лет после его смерти – но все равно! Тиражом не указанным – и так ясно, что практически никаким, – но все равно! И даже наплевать, что читать его стало некому. Все равно: литература торжествует».

Вот, вот... Торжествует. А жизнь – не всегда. И горло перехватывает, когда читаешь строчки Лурье-Гедройца о книге Лотмана, посвященной Иосифу Бродскому: «Однако история литературы еще не завладела Бродским безраздельно. В этой книге прозрачны только его тексты. Сам же он реален настолько, что последнюю главу не хочется читать».

Точно такое же ощущение. Не хочется знать ни про далекую Калифорнию, ни про то, что уже ничего не напишет...

Впрочем, иногда кажется, что он пишет прямо сейчас. Так, вроде бы мимоходом, обронив очень важные вещи. Например, еще в 2003 году (кажется, что про отключение тепла в Петербурге): «Что ж! Раскалим кирпич, запалим свечу и, пока телевизор, обесточенный, не лжет, будем читать Некрасова».

Тут ведь не только про телевизор важно. Тут еще и про то, что спасение – в них. В тех, кого он пытался извлечь из небытия. Кого-то из небытия забвения. Как Дельвига, Полевого, Писарева... Или из небытия формального – когда вроде бы известные имена покрывались патиной набивших оскомину литературоведческих клише...

«Я в самом деле сильно переживал и переживаю до сих пор некоторую жалость к мертвым, ощущение несправедливости смерти, причем не только физической, а вот когда текст, ради которого жил человек, – текст, которым он стал, – обессмысливают благоговением, тупой юбилейной почтительностью, – вот это ужасно обидно».

Не просто переживал, а писал о них так, что получались совсем другие – Шекспир, Достоевский, Толстой, Сервантес, Мериме, Цветаева, Ремарк, Шаламов и – даже Пушкин... Как новенький!

«Была у меня такая блажь, я иногда ей предавался: навещать якобы умерших якобы моих персонажей. Литераторов. Тех, про кого по-настоящему думал. Пытаясь вызвать и возвратить. Да, самое большее – на какую-нибудь минуту. Да, только в мое воображение. Полагаю, впрочем (да и просто верю), что пребывание человека даже в одной чьей-нибудь не его голове, даже всего лишь в качестве субъекта неких грамматических конструкций, реально и резко отлично от распыления, от растворения, от исчезновения в Ничём с координатами Нигде и Никогда».

Для Лурье, может быть, это было важнее всего. Не дать уйти в холодную воронку небытия тем, благодаря которым «культуре еще как будто не конец. Тикает, оказывается, как под грудой мусора – часы». Ну конечно же! Ведь «существовали, понимаете, такие люди (на них держался мир, не только литературный) – с таким устройством легких: вдыхали, как все вокруг, смесь ядовитых веществ, но выдыхали кислород».

Он и сам был такой. Действительно, как озоном дышишь, когда читаешь Лурье. Иногда голова кружится, поскольку привык уже к глухим намекам, компромиссам, к некой несфокусированности. А у Лурье – так, как есть на самом деле. Иногда жестко, иногда желчно, иногда обидно... Но всегда – честно.

Поэтому, наверное, и был в жюри премии имени Андрея Сахарова – «Журналистика как поступок». Это про него. Книги его – поступки. Коротенькие тексты – поступки. Лекции – поступки. Поэтому и не страшно было, когда он был. Потому что хоть и смотрел на жизнь трагично, а делал ее все-таки светлее.

«Я убежден, что – да, мы все ничто по сравнению с этой огромной чернотой, но каждый из нас только это и делает, это и называется, если угодно, любовью, – мы чиркаем спичкой в этой тьме... В такие минуты мертвые в самом деле живы, и это называется культурой».

В общем, я знаете про что? Про спички, которые мы все равно должны зажигать. Чтобы наши любимые, которых нет, были живы. Потому что сам ведь писал: «И какое счастье – всю жизнь любить людей, которыми восхищаешься, и восхищаться теми, кого любишь, а что они почти все умерли – ничего не меняет».

И я вот зажигаю эту спичку. Чтобы Самуил Аронович был жив. И другим предлагаю зажечь.

Знаете, как?

Вот давайте, пусть тот, кто читает Лурье, кто любит его (или пусть даже только сейчас о нем узнал – все равно), найдет в его книгах самые дорогие ему строчки. Самые точные. Самые нужные. Неважно: о политике, о любви, о жизни... О нас всех. И расскажет про это у себя в «Фейсбуке». Сначала кто-то один процитирует, потом другой... И так (это я мечтаю!) – хотя бы до августа 2016-го...

Год будет – без него. А получится, что с ним...

СПРАВКА «НИ»

Самуил ЛУРЬЕ (12 мая 1942, Свердловск – 7 августа 2015, Пало-Альто) – известный писатель, литературный критик, эссеист. Автор книг «Литератор Писарев», «Разговоры в пользу мертвых», «Изломанный аршин», «Железный бульвар» и многих других. Автор более тысячи публикаций в периодике. Автор книг литературных рецензий, изданных под псевдонимом Гедройц. Редактор отдела прозы в журнале «Нева», заведующий этим отделом (с 1988 по 2002 год), ведущий рубрик в журнале «Звезда», в петербургской газете «Дело». Лауреат литературной премии имени Вяземского, член жюри литературных конкурсов. Председатель жюри премии «Русский Букер» (2012 год).

"