Певица Елена Камбурова:

– Елена Антоновна, театральные премии вообще и «Звезда «Театрала» в частности имеют для вас значение?

– Да, это примечательная театральная премия, потому что присуждается театральным журналом, а для меня очень дорого признание именно внутритеатральной общественности…. Наш театр маленький, а благодаря «Театралу» о нем узнало больше народу.

– Сегодня модно жаловаться на театральных критиков. У вас, чувствуется, обиды на них нет?

– Обиды нет, но в то же время таких критиков, как легендарная Наталья Крымова, очень не хватает. Да и жалко, что театральной прессы в России немного. Она в лучшую сторону отличается от глянцевой. Ведь в глянце журналиста интересует не твое творчество, а личная жизнь.

– Какое событие повлияло на вашу жизнь, что вы пришли именно к песенному жанру?

– Ну это очень личный вопрос. Это произошло в 1967 году, когда я пришла на концерт Жака Бреля в Театр эстрады. Прежде я, конечно, соприкасалась с этим жанром: пела Новеллу Матвееву, Булата Окуджаву, но совсем немножко. А в тот вечер мне просто посчастливилось, поскольку в Театре эстрады я увидела, на что способна ее величество Песня, и это просто перевернуло мое сознание. Я увидела замечательного певца, актера, услышала прекрасные стихи в сочетании с музыкой. Я увидела полет, который дает музыка стиха. Хотя до этого я полагала, что такие песни, как, например, у Булата Окуджавы, должны звучать скромно, их можно петь только камерно, под гитару. В общем, впечатление осталось у меня на всю жизнь. Я до сих пор его помню.

– Вам не страшно было создавать театр, ведь помимо творчества нужно еще и уметь зарабатывать деньги…

– Когда ты один, опереться не на кого. Все-таки, когда отрядик увеличился, легче. К тому же многим актерам и певцам теперь есть, где начинать. Есть дом, концертная площадка для экспериментов. И я ведь тоже получила больше возможностей для экспериментов. Это большое дело. Я уж не говорю о молодых, которым сегодня нужно начинать. Их не приглашают на телевидение, но их поддерживает наш зритель.

– Как вы считаете, вам в жизни помогали счастливые случайности?

– Я до сих пор считаю чудом то, что в Москве появился Театр музыки и поэзии. Лев Сергеевич Шемаев, который работал при Ельцине, совершенно неожиданно устроил концерт в мэрии, после которого все и закрутилось. А другим чудом в моей жизни было письмо Фаины Георгиевны Раневской, которая включила радио в тот самый момент, когда я читала горьковскую «Нунчу». Она послушала, написала письмо, которое начиналось словами: «Никогда не писала на радио…», мне потом оттуда звонили, передавали самые теплые слова.

– А какая награда для вас самая дорогая?

– Самая дорогая – это все-таки зрители, их письма, их глаза, это действительно так, поверьте. Если б не они, мне было б очень тяжело.

– Как отличается публика разных городов и разных стран?

– Везде особый склад души, характера, поэтому предсказать никогда невозможно. А если говорить о России, то в Питере публика принимает всегда теплей. Там нет случайных зрителей.

– Вам, достигшей вершины песенного жанра, есть куда стремиться?

– Конечно, дальше надо идти. Все зависит от произведения. Каждое требует от тебя преодоления. Песни формируют, определяют задачи, так что тут хочешь не хочешь, а сыграешь. Самый великий учитель – это песня. Когда берешь новую, думаешь: «Боже, я ведь не справлюсь…» Но она сама тебя подтягивает, держит. Я вот всю жизнь мечтаю о режиссере, который подсказывал бы мне, что можно делать внутри песни, но пока приходится размышлять самой. У нас никто этим жанром не занимается. Так и учусь у песен, идет саморежиссура. Партитура песни состоит не только из мелодии, аранжировки. Михаил Чехов гениально говорил про актерский жест. Что-то подобное нужно делать и с песней.