Posted 17 марта 2009,, 21:00

Published 17 марта 2009,, 21:00

Modified 8 марта, 07:40

Updated 8 марта, 07:40

Актер Олег Басилашвили:

Актер Олег Басилашвили:

17 марта 2009, 21:00
В Петербурге недавно завершились торжества по случаю 90-летия Большого драматического театра имени Товстоногова. Для ведущего актера БДТ Олега Басилашвили это, однако, лишь первая знаменательная дата в череде тех, которые ему предстоит отметить в этом году: летом исполняется 50 лет его службы в БДТ, а осенью личный юби

– Мне кажется, что в жизни мы делаем не так много решительных выборов. Та женщина, а не эта. Эта профессия, а не та. Этот театр, а не какой-то другой. Вы москвич, но выбрали Петербург. Выпускник Школы-студии МХАТ, но оказались у Товстоногова. И уже полвека работаете в БДТ… Никогда не жалели, что сложилось так, а не иначе?

– Я не могу сказать, что все происходило по моему желанию. Когда я оканчивал школу-студию, я мечтал работать в Художественном театре. Но меня не взяли по бездарности. Мне же в то время было все равно куда ехать. И мы с моей женой Татьяной Дорониной уехали на родину жены – в Ленинград. Я устроился в Театр Ленинского комсомола. Это был хороший театр с замечательной атмосферой за кулисами. Мы жили в общежитии, нам было весело, увлекательно. А потом меня пригласил Георгий Александрович Товстоногов. Я бывал в этом театре. Видел лучший спектакль в моей жизни – «Пять вечеров». Это была театральная революция. Открылся занавес, и на сцене появилась ленинградская коммуналка. Не московская (в московской я долго жил и знал их очень хорошо), а именно ленинградская. И актеры на сцене говорили так же, как люди в метро, на улице, в очередях. Это был спектакль про нашу жизнь. И я был потрясен, опрокинут. Хотя к тому моменту на сценах многое видел. Мама меня водила с детства, и я на всю жизнь запомнил мхатовскую «Синюю птицу» и ощущение тайны, и Душу света с флаконами счастья. Но тут, в БДТ, все было другое. Это был новый язык, новый способ существования на сцене, новые возможности и режиссуры, и актерского искусства.

– Сейчас часто говорят, что театр отошел от проблем сегодняшней жизни, замкнулся на классике, перестал быть «кафедрой», перестал говорить о реальных проблемах нашей жизни. И именно поэтому интеллигентная публика перестала интересоваться театром. Он стал местом развлечения. А ведь БДТ был для своих зрителей еще и школой гражданственности (как Таганка и «Современник»)...

– Театр при советской власти был практически единственной трибуной, с которой можно было не столько даже услышать, сколько почувствовать нечто созвучное твоему пониманию происходящего. К примеру, идет в БДТ «Горе от ума». Классика, между прочим, но всем было ясно, о чем этот спектакль. О том, что даже во времена хрущевской «оттепели» невозможно быть умным человеком. Надо быть таким, как все. Недаром спектакли Товстоногова подвергались остракизму со стороны властей, хотя никаких «фиг в кармане» у нас не было. Я помню, как однажды большую группу наших артистов во главе с Товстоноговым вызвали в высокие инстанции. И хозяин кабинета, занимавший весьма ответственный пост, обратился к нам с вопросом: «Чем вас не устраивает советская власть?» Повисла пауза. Все растерялись: что говорить? И тут Товстоногов: «Можно я начну?» – «Пожалуйста, Георгий Александрович!» – «Вы меня не устраиваете! Из-за таких, как вы, не удается нормально работать! Вы подозреваете какие-то намеки и подвохи там, где их нет. Вы не даете работать молодым. Молодого режиссера вы направляете в театр, где уже есть сильный хозяин. А два режиссера в одном театре не уживутся. Дайте им подвал, студию, что угодно, но дайте им работать! А иначе мы погубим следующее поколение!» После Товстоногова говорить уже никому не пришлось.

– Товстоногову тоже приходилось идти на компромиссы…

– Мы никогда не ставили пьесы, допустим, Кочетова или Софронова. В качестве компромисса иногда брались пьесы таких авторов, как Корнейчук. Но на базе пьесы Корнейчука «Гибель эскадры» было создано другое, самоценное произведение.

– Вам было трудно найти общий язык с Товстоноговым? Все-таки за вами была другая школа. И он был режиссером-диктатором…

– Великий режиссер по определению диктатор. И требования к актеру у него были очень жесткие, и если ты им не соответствовал, то... Даже выдающиеся артисты, работавшие с ним годами, с трудом эти требования выполняли, а у меня вообще сначала все сыпалось из рук. Был момент, когда я даже хотел уйти из БДТ, вернуться в Москву. И тогда Товстоногов мне сказал: «Олег, я чувствую, что вы хотите уйти из театра. Я вас прошу этого не делать, вы мне очень нужны». У Товстоногова был принцип: актер начинал у него со второстепенных, третьестепенных ролей. Товстоногов делал это умышленно – специально для того, чтобы артист впитал атмосферу БДТ, понял ряд негласных правил и законов. Георгий Александрович «растягивал актера». Из крупных ролей я впервые сыграл на этой сцене роль Андрея Прозорова из «Трех сестер» и думал: «Вот это мое амплуа». Прошло немного времени и вдруг читаю в распределении ролей, что я назначен на роль гоголевского Хлестакова. А это уже совершенно иная стилистика: самая трудная роль мирового репертуара. Самая трудная! И вдруг он мне ее дает. От Андрея Прозорова, от Чехова уйти туда, в гоголевскую фантасмагорию… Это безумно сложно, это школа, попытка познать границы своего дарования.

– Сейчас часто считают, что главное в спектакле – самовыражение режиссера…

– И это отвратительно. Это губит театр. Театр прежде всего призван передавать посыл автора пьесы, вскрывать то, что автор в пьесу заложил, а не режиссерские «придумки». Театр режиссерского самовыражения – это тупик. Это для меня – проявление кризиса в современном театре. Я с интересом работаю с Темуром Чхеидзе, потому что он вместе с нами пытается добраться до сердцевины пьесы – понять, во имя чего она написана. Скажем, наш «Копенгаген» – спектакль, в котором два великих физика говорят между собой о проблемах нравственности в науке. И это одна из самых острых проблем дня сегодняшнего. А поскольку эта проблема сейчас в России почти никого не волнует, мы сделали так, чтобы спектакль не посещали случайные зрители. Билеты в бельэтаж, на ярусы не продаем – только в партер! Чтобы приходили те люди, для которых нравственность – не пустой звук.

– Сейчас одинаково часто говорят о кризисе морали и о кризисе культуры. Как вам кажется – одно как-то зависит от другого?

– А как же! Культура – тот мощнейший двигатель, который и дает импульсы развитию морали и нравственности. Мотор, который поднимает морально-нравственную планку выше. Сейчас этот мотор работает с перебоями или вообще не работает. Российский театр переживает сейчас очень трудный период. Как общественная кафедра он перестал существовать. Потому что сейчас в принципе можно говорить на любую тему. В газетах, по телевидению, на митингах – где угодно. Но что-то же тянет людей в театр? Что-то они получают здесь такое, чего не получить ни в каком другом месте.

– Было приятно видеть толпу, штурмующую двери БДТ на «Дядюшкин сон»… И приятно видеть, что и на сцене, и в зале сохраняется атмосфера БДТ, атмосфера высокого искусства…

– Мне дорог этот спектакль, очень симпатичен мой Князь, все забывающий, все путающий и вдруг осознающий, что жизнь прошла... Я рад, что его так принял Петербург…

– Надеюсь, в Москве к нему отнесутся не хуже…

– Дай Бог! Сейчас мы его привезем на «Золотую маску». А осенью нам предстоят в Москве большие гастроли.

– Вы, наверное, рады возможности почти месяц побыть в родном городе?

– Скорее опасаюсь. Не так просто в моем возрасте вести кочевую жизнь. Думаю, что я буду приезжать на свои спектакли, потом уезжать в Питер и снова возвращаться…

– В Москву вы приезжаете и со своими антрепризными спектаклями. Легко ли вам было приспособиться к этому новому типу театра?

– К антрепризе принято относиться свысока: дескать, там только зарабатывают деньги… Но это не так. Кстати, первым о перспективе антреприз мне сказал однажды Товстоногов: «Советский репертуарный театр изжил себя. Этот театр неизбежно будет разрушен временем. И возникнет громадное количество антреприз».

– Человеку, воспитанному в определенной театральной системе, трудно воспринимать иные системы...

– Мне кажется, что это не так. Никто не оценит работу профессионала точнее, чем другой профессионал. Дело только в благожелательности. И здесь для меня пример – Товстоногов. Я помню, как-то в БДТ был вывешен приказ собраться всей труппе. Товстоногов только что вернулся из Москвы, и мы все недоумевали, что произошло. Он вышел и сказал: я только что в Москве посмотрел замечательный спектакль «Доходное место» в Театре сатиры. Я собрал вас, чтобы поздравить с тем, что в русском театре появился новый крупный режиссер. Запомните это имя – Марк Захаров!

"