Музыкант Найк Борзов

– Найк, ваш новый альбом вы охарактеризовали термином «этно-техно». В нем, как и во всем вашем творчестве, ощущается парадокс. Так ли это?

– Так и есть. Если посмотреть на мой последний номерной альбом «Везде и нигде», то он полностью бинарен, это прослеживается и в названии, и в композиции пластинки, и в самих песнях. Тема противоборства двух противоположностей является одной из основных не только для меня, но и для мировой культуры в целом. В нем сокрыта вселенская гармония: без добра не было бы зла и наоборот. Для меня этот термин одновременно един и парадоксален, эта внутренняя борьба дает ему динамику. Средневековье здесь встречается с современностью, сложное – с простым, традиции – с новаторством.

– Как возникла идея играть этно-техно?

– Я пригласил девочку играть на кахоне, и, немного изменив фактуру песен, мы вчетвером с двумя гитаристами начали давать акустические программы. Наблюдая на концертах за реакцией людей, мы поняли, что это нужно записать.

– В чью культуру уходит корнями этническая часть пластинки? Думаю, русских народных песнопений там не будет?

– Этно там потому, что все играется на музыкальных инструментах, которые можно отнести к общечеловеческой культуре. Это и акустическая гитара, и рояль, и орган, различные народные инструменты. Я не говорю о том, что это арабские, славянские или африканские инструменты. Этнос здесь принимает планетарный характер с легким налетом Средневековья. Мне было интересно создать такой рок-н-ролл, какой играли бы в Средние века, когда не было ни электричества, ни комбиков, ни микрофонов. Я решился на своеобразный творческий эксперимент, который сейчас кажется мне забавным опытом во времени и вообще.

– В одном из интервью вы сказали, что вам интереснее писать новый материал, нежели возвращаться к старому. Почему решили переосмыслить свой ранний репертуар в таком ключе?

– Это другой звук. Я переписал их не потому, что они тогда плохо звучали, – сейчас они приобрели новую суть. Мне было интересно поэкспериментировать со старыми вещами в этом ключе. Они по-новому раскрылись. Я провел тщательный отбор среди песен, выбирая композиции для акустической программы, потому что не все работы прозвучат должным образом в таком контексте. Эта пластинка будет стоять отдельно в моей дискографии, являясь продолжением темы «Избранного»: она одновременно и номерная, и не номерная. Это экспериментальное средневековое продолжение «Избранного».

– Вы как-то говорили о том, что песни с «Занозы» для вас уже не актуальны, а в новом альбоме они будут. Сложно спустя годы исполнять материал, из которого уже «вырос»?

– В новом звуке они по-иному воспринимаются мной и поются. Они открылись с другой стороны. Я переживаю эти открытия сам, иначе не работал бы над пластинкой так долго, уже целый год. Конечно, можно было бы все сделать намного быстрее, но я испытывал необходимость переосмыслить некоторые моменты.

– Есть ли, на ваш взгляд, коммерческий потенциал у этно-техно в нашей стране?

– Думаю, потенциал есть. Но сейчас у людей упаднические настроения: трагедии идут одна за другой. Поэтому посмотрим, что будет. Я не загадываю. Мне кажется, у любой красивой песни есть коммерческий потенциал. Все зависит от ряда факторов, не связанных с самой песней.

– Вас сложно удивить в музыкальном плане? Есть такие композиции, которые вы слушаете и думаете: «Вау, почему это написал не я»?

– Раньше были, да. Сейчас нет. Давно уже такого не возникало. Наверное, потому, что раньше слушал много чужой музыки, а сейчас нет. В последнее время это в основном классика. Когда я нахожусь в процессе создания чего-то нового, тело настолько занято собственным музыкальным пространством, что в него в этот момент сложно попасть кому-то другому. Если бы это состояние творческой активности можно было перевести в световой эквивалент, то я горел бы, как солнце в последние несколько месяцев. Недавно я сходил на концерт одного американского рок-исполнителя: выстоял несколько песен и свалил. Пока шел пешком до дома, послушал альбом группы Dead Can Dance – старый, 1988 года. И это было настолько классно, он полностью соответствовал моему состоянию: без барабанов, с оркестром, очень шаманский. Сейчас я слушаю в основном такую музыку – атмосферную, ближе к эмбиенту. Из групп могу выделить Tangerine Dream, ранний Kraftwerk, Suicide.

– Ваше творчество находится словно вне времени и исторической привязанности. Вы пишете и поете о глобальном. Это намеренно?

– Я понимаю, что все проблемы существуют только в данный момент. Завтра их не будет, и вчера их не было, поэтому мне не очень интересно петь о быстроменяющихся категориях и трендовых вещах. У нас всегда так: война началась, значит, надо петь военные песни. Или нужно поддерживать протестные движения. Для меня все это следствие, а проблема всегда глубже и тоньше, поэтому я пою общефилософские песни. Нужно видеть корень перед тем, как зерно расколется. Я пою о зерне раскола. Если вижу проблему, то вижу и корень, о нем и пою, а не о том, что сверху наросло. Все поверхностное является пропагандой, не имеющей никакого отношения к истине. Сейчас прав тот, у кого больше возможностей. А я до того, как над этим поработали люди, беру зерно и с ним работаю. Тогда становится понятно, почему я не углубляюсь в частности и детали.

СПРАВКА «НИ»