Канкан, Беллини и шампанское

Жак Оффенбах в XIX веке написал более ста оперетт. Современники плодовитого композитора от души развлекались на его спектаклях, упиваясь не только искрящимся весельем музыки. Либреттисты Оффенбаха сочиняли тексты, в которых даже античные реалии и те работали на злобу дня. «Званый ужин с итальянцами» не стал исключением. Хотя задумано все было как незатейливое развлечение – посмеяться и послушать хорошие голоса, в оперетту попали высказывания французского министра полиции (среди авторов либретто был сводный брат императора Наполеона Третьего). Конечно, нам уже не понять, что в старых текстах удивляло современников премьеры. Зато второй смеховой уровень оперетты бессмертен: это пародия на итальянские оперы бельканто, на шедевры Россини и Доницетти.

«Ужин» сводится к традиционной комедии положений. Торговец обувью Шуфлери падает жертвой собственного тщеславия, а его дочь Эрнестина получает в мужья любимого бедного музыканта Бонифаса, выходить замуж за которого ей запрещал отец. Развязка наступает после концерта заезжих итальянских музыкантов, которыми Шуфлери хотел похвастаться перед соседями. В роли итальянцев пришлось выступить самому торговцу вместе с дочерью и ее возлюбленным: артисты в последний момент подвели, а лицо терять нельзя. Афера стоит участникам множества нервных клеток, да и петь приходится, обрамляя слова вокальными «завитушками». Дочка играет в сопрано, жених – в тенора, глава дома становится басом. Итальянского никто не знает, и, спасая положение, герои этот язык придумывают. Режиссер спектакля Геннадий Шапошников использовал не оригинал текста, а советское либретто, некогда сделанное для Свердловской киностудии, да еще вписал многое от себя. То и дело слышно макарони и Альбинони, дебилио и десерто, кретини и концертини, а если слов не хватит, то просто пой «па-та-ти, па-та-та».

Ярко-красные интерьеры художника Виктора Герасименко, изображающие любительский театр, оснащены копиями статуй Давида. В доме Шуфлери, истинного мещанина во дворянстве, творение Микеланджело используют как деталь интерьера: каждый Давид держит в руке подсвечник. «Прикид» персонажей балансирует между намеками на старинный крой и уважением к крайностям современной моды. Гости (сплошь господа в белых костюмах) с нетерпением ждут ужина, а пока что зачарованно смотрят, как хозяева в утрированном гриме, кривляясь, разыгрывают душераздирающе-зловещую историю, в которой «кровавая развязка не поддается описанию». Заодно «итальянцы» поют терцет, подозрительно похожий на фрагмент из Беллини. Оффенбах написал музыку, требующую нешуточного владения голосом в высокой тесситуре: обилие верхних нот серьезно провоцирует исполнителей. Татьяна Печникова (Эрнестина) лучше всех справилась с трудным пением. Сергей Поляков (Бонифас, недотепа в рыжем парике с манерами клоуна), как и Сергей Тарасов (вальяжный Шуфлери, который в оперном эпизоде изображает злобного карлика, для чего ползает по сцене на коленях), преуспели меньше.

Дочка использует триумф для шантажа: если папаша не разрешит выйти замуж за любимого, страшная правда об итальянцах выплывет наружу. Разумеется, грядет хеппи-энд (для него добавлен фрагмент из другой оперы Оффенбаха – «Орфей в аду»). Печникова покажет пару движений из канкана, а женский хор в виде официанток спустится в партер, чтобы одарить некоторых счастливцев из публики бокалами с шампанским.

Певческая часть частично искупила скучное начало, в котором преобладают разговоры, а они у оперных певцов выглядели тяжеловесно, без изюминки. Впрочем, вряд ли кто вообще вытянул бы глуповатые тексты с параллельными пинками господина в зады нижестоящих, эскападами красноносого вороватого слуги, перепившего хозяйского вина, и его же затянутым пантомимным флиртом с толстой горничной в мини-юбке. Якобы смешной диалог «Из него еще может выйти толк» – «Уже весь вышел» или реплики «номенклатурное сопрано» и «поет контрабасом» не вызвали никакого отклика в зале. Может, лучше было бы сделать, как на парижской премьере в XIX веке, и добавить реплики нынешнего министра полиции?