Posted 16 декабря 2012,, 20:00

Published 16 декабря 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:22

Updated 8 марта, 05:22

Режиссер-документалист Виталий Манский

Режиссер-документалист Виталий Манский

16 декабря 2012, 20:00
В субботу в Москве были подведены итоги крупнейшего в России фестиваля документального кино «Артдокфест». Лучшим полнометражным фильмом жюри признало картину Дениса Клеблеева «31-й рейс», а Гран-при киносмотра получила шведская картина «А была любовь». Президент «Артдокфеста» Виталий МАНСКИЙ рассказал «Новым Известиям»

– Виталий Всеволодович, каково ваше общее впечатление от завершившегося фестиваля – от публики, программы, итогов?

– У меня есть ощущение, что зритель устал от того, что ему показывает наше телевидение. Что зритель не столь примитивен, как о нем думают те, кто формирует телевизионный контент. Мы еще не имеем точной статистики, но совершенно очевидно, что показы фильмов в рамках «Артдокфеста» в течение девяти дней посетили более 20 тысяч зрителей. И эти люди в какой-то степени совершали подвиги, добираясь зимой по пробкам на общественном транспорте до «Художественного», платили деньги за билеты, чтобы увидеть эти картины. Но если бы эти ленты демонстрировались по телевидению, то аудитория была бы в сотни, тысячи раз больше. Значит, есть люди, для которых это важно и которые этого важного лишены.

– В одном из интервью, которое вы дали незадолго до открытия фестиваля, вы сказали, что зритель находится в растерянности. Если в прошлом году он еще во что-то верил, то сейчас он разуверился окончательно. Это впечатление подтвердилось?

– Да, оно подтвердилось. Зритель действительно растерян, поскольку даже в прошлом году он надеялся, что многое может измениться. Сейчас этой веры нет. Но не только «Артдокфест» показывает эту общественную растерянность. Это демонстрирует и политическая жизнь в целом, и блогосфера. Мы видим, что люди в каком-то смысле смирились с тем, как нам придется жить в ближайшие годы… Это даже не то что смирение, это некая обреченность. Люди находятся под давлением этой очевидности и обреченности.

– А в работах режиссеров, которые предоставляли свои картины на фестиваль, эта обреченность тоже чувствуется, или у них немного другое настроение?

– Я бы сказал, что это чувствуется косвенно. И я сейчас говорю не только и не столько о фильмах «Артдокфеста», сколько обо всем пространстве документального кино, из которого мы выбираем картины для фестиваля. Лично для меня очевидно, что многие режиссеры начинают понемногу дистанцироваться от каких-то актуальных, острых и проблематичных тем, от жизни. Они начинают искать какие-то более комфортные для себя ниши в истории, в более отстраненных гуманитарных темах, искать формы чуть ли не эзотерического кино. А еще вчера эти же авторы работали в иных тематических пространствах. И их уход становится все более заметным. И это очень сильно отсылает к советской цензурной эпохе… Тогда, конечно, существовало великое кино, хотя бы в минимальном процентном соотношении. Может быть, в год в лучшем случае одна-две картины возникали. Но все эти фильмы в той или иной степени использовали эзопов язык, повествование в них практически никогда не велось напрямую. А документальное кино имеет возможность говорить именно напрямую. И вот сейчас нависла угроза исчезновения этого «прямого» кино.

– А с чем это связано? Неужели только с идеологическими, цензурными соображениями?

– Не неужели, а ужели. Это категорически связано с общим климатом в стране, с тотальной цензурой на телевидении, с тотальной цензурой в подконтрольных государству фондах. И даже Министерство культуры, которое призвано заниматься исключительно проблемами культуры, а не вопросами пропаганды и обслуживания государства, начинает выдвигать и выстраивать такую систему поддержки документального кинематографа, которая может нанести серьезный урон документальному кино как виду кинематографического искусства. Тем более мы понимаем, что под словом «государство» в нашей стране подразумевается не гражданское общество, а люди, которые в данный момент этим государством руководят.

– А вообще на данный момент каковы условия поддержки Министерством культуры документального кино?

– До прихода Мединского (министр культуры Владимир Мединский. – «НИ») система поддержки документального кино была до безобразия неэффективной, то есть деньги просто разбазаривались. Сейчас, вместо того чтобы отрезать весь сидящий на государственном финансировании балласт, новый министр стремится, по сути, перевести все документальное кино в пространство телевидения. Понятно, что это будет за кино, судя по тому, что нам демонстрирует телевидение уже сейчас. Потому что федеральные каналы не ставят в эфир картины с «Артдокфеста», за исключением канала «Культура», который показывает хотя бы две-три ленты. Поэтому сейчас над российским документальным кино нависла серьезнейшая угроза.

– Два года назад в одном из интервью вы сказали, что у нас больше нет настоящей документалистики. Вы по-прежнему так считаете?

– Я бы хотел, чтобы вы в таком случае напомнили, в каком контексте это было сказано… В 2010 году, как и сегодня, нет настоящей документалистики как некого полноценного потока, который имеет место в европейских странах. У нас всегда, и в 2010-м, и в 2000-м, и в 1995-м, и в 2012-м, существуют отдельные – одна, две, три, пять документальных картин, которые находятся как бы в общемировом контексте настоящего документального кино. Для страны с населением в 145 миллионов человек это ничтожно мало. И это ставит Россию на, условно говоря, мировой карте документального кино на один уровень с Филиппинами или Египтом, что абсолютно несправедливо, поскольку были периоды, когда мы были абсолютными лидерами мирового документального кино. Или по крайней мере входили в пятерку ведущих стран. Хотя цифровые технологии и независимость от государства вселяют в меня надежду. Во всяком случае, оба российских фильма-победителя «Артдокфеста» – «Марш! Марш! Левой!» и «31-й рейс» – сделаны молодыми кинематографистами, что называется, в подпольном, неформатном режиме. Это неиндустриальное кино.

– А вообще было сложно отбирать фильмы для этого конкурса?

– Было очень сложно, поскольку картин для конкурса категорически не хватает. Возможно, именно поэтому в конкурсе участвовало немало западных лент, снятых на русском языке. Идеальная ситуация для меня как президента «Артдокфеста», если бы из 21 конкурсной картины зарубежных лент было бы максимум три, а остальные – российские. А в этом году зарубежных, если не ошибаюсь, 12, то есть больше половины. И получается, что в Швеции (шведский фильм на русском языке получил Гран-при) производственная структура кино выстроена таким образом, что они могут 12 лет снимать картину о российской жизни, а в России это невозможно. Потому что у нас если и выделяются средства на фильм, то снимать на них можно едва ли месяц, поскольку это абсолютно формальные деньги. И у нас невозможно никому объяснить, что рано заканчивать картину, что ситуация все еще развивается. Нет, ты должен, условно говоря, не позднее такого-то числа принести и сдать фильм. Готов не готов – не важно. Для чиновника главное – поставить галочку. Всё. Деньги освоены, отчет получен, едем дальше.

– Как обстоит дело с качеством лент?

– Если честно, я бы хотел, чтобы, например, фильм «31-й рейс» был снят в качестве картины «Да здравствуют антиподы», он заслуживает этого. Фильм «Да здравствуют антиподы» получил высшую награду профессионального сообщества, премию «Лавр», как лучший кинофильм. Его бюджет – 1,5 миллиона евро, но это не российские деньги. И Виктор (Косаковский. – «НИ») сказал мне, что после этой картины он полтора года пытается найти деньги в России на следующий фильм. Безуспешно. Он ортодоксальный, принципиальный человек, который считает, что кино должно сниматься профессионально. А профессиональное кино, я вам как режиссер и как продюсер могу сказать, начинается с тех сумм, которые в России на документальное кино не выделяет никто.

– Организаторы «Артдокфеста» как-то помогают участникам или победителям фестиваля?

– Фильмы, которые проходят через конкурсную и даже внеконкурсную программы «Артдокфеста», получают очень серьезную моральную и профессиональную поддержку, а победители практически обречены на серьезный дальнейший успех. Вообще задача фестиваля – открывать новые имена и подтверждать статус имен режиссеров, существующих в профессии.

– А вы как президент «Артдокфеста» могли как-то влиять на решения жюри?

– Знаете, этот вопрос правильнее задать кому-то из членов жюри.

– И все же.

– Дело в том, что я и сам работаю в жюри на разных фестивалях. И бывает по-разному. Настолько по-разному, что некоторые члены жюри после общения с руководством выезжают из гостиницы, оплаченной фестивалем, и покидают страну за свой счет в знак протеста. При этом директора всех фестивалей говорят, что они не оказывают никакого влияния на жюри. И мои слова могут лечь в вереницу не совсем честной риторики некоторых моих коллег. Поэтому я и говорю, что этот вопрос лучше задать кому-то из членов жюри. И вы получите исчерпывающий ответ. И этот ответ меня полностью удовлетворит.

"