Posted 16 ноября 2010,, 21:00

Published 16 ноября 2010,, 21:00

Modified 8 марта, 06:34

Updated 8 марта, 06:34

Начитанные безумцы

Начитанные безумцы

16 ноября 2010, 21:00
Спектакль «Палата №6» по Чехову берлинского Дойчес театра в постановке Димитра Гочева – это первое знакомство русской публики с работой болгарского режиссера-интеллектуала, умеющего любую классику уложить в двухчасовой формат и жесткую режиссерскую концепцию. Димитр Гочев относится к довольно распространенной плеяде по

Димитр Гочев давно обосновался в Германии, работает в театрах от Вены до Берлина, ставит преимущественно классику: от Эсхила до Чехова. Правда, в его интерпретации эти предельно разные авторы оказываются братьями-близнецами. Рыцарь бедный «имел одно виденье непостижное уму», Димитр Гочев близко к сердцу принял не слишком оригинальную мысль, что весь мир – это сумасшедший дом. Действие его постановок разворачивается преимущественно в свихнувшемся мире, где все больны, все страдают, все орут и не слышат друг друга. Свихнутые люди-клоуны в нелепых нарядах, с нелепыми жестами и тупыми лицами то тихо бормочут знакомый текст, то впадают в агрессивный раж…

В «Персах» Эсхила, по Димитру Гочеву, Ксеркса свела с ума жажда власти над миром, погнавшая его в гибельный поход на Грецию. Клоуны-вестники своими неуместными кривляньями все больше нагнетали ощущение ужаса от предчувствия гибельного поражения. И царица Атосса постепенно сходила с ума от тревоги за судьбы сына и царства.

«Палата №6», которой открылась гастрольная программа фестиваля NET, с самого начала населена безумцами, явно свихнувшимися от чтения текстов русского классика Чехова. Что литература вредна, мы давно догадывались, здесь наглядно показаны злосчастные плоды неумеренного чтения. Каждый из персонажей немецкого спектакля воображает себя каким-нибудь чеховским героем, а чаще несколькими сразу. Девушка в фате специализируется преимущественно на чеховских несчастных юных героинях. Дама бальзаковского возраста читает монологи Раневской и Аркадиной… Странная пожилая женщина воображает себя сторожем Никитой. Наконец, тихий безумец в белом докторском халате водит своих собратьев строем, заставляя их то смеяться, то твердить, что жизнь прекрасна. Он воображает себя доктором Рагиным, благо дурковатые окружающие не возражают.

Все персонажи читают вперемешку монологи из «Чайки», «Трех сестер», «Дяди Вани», «Вишневого сада»… «Это полковник Вершинин, он из Москвы», «Вон идет покойная мама в белом платье», «Я вырву эту любовь из моего сердца», «Моя душа как дорогой рояль»… Слова путаются, наползают друг на друга, засоряются отсебятиной…

На спектакль Гочева хорошо водить студентов с целью проверки знаний: опознавший все цитаты заслуживает твердой шестерки. А ничего не знающий хотя бы поймет, что в этом месиве без базовых основ не разобраться.

Сцена практически пуста, на ней живут своей отдельной жизнью только прожектора (сценография Катрин Брак). Иногда прожектора начинают вращаться, включаясь на полную мощность и слепя зрительный зал (после каждой такой световой атаки зал все больше редеет). Действие никуда не развивается. Спектакль никуда не движется: его можно закончить на десятой минуте от начала, а можно длить до бесконечности.

Чеховский рассказ заканчивался заключением начавшего задумываться доктора Рагина в местную психбольницу. И этот переход из статуса доктора (пусть и скучнейшего провинциального и мерзкого городка) в статус пациента психбольницы, по Чехову, – момент крушения привычного мира его героя и одновременно момент истины. Персонаж немецкого спектакля обитает в сумасшедшем доме изначально. Посему никакие перемены слагаемых обстоятельств ничего спектаклю не добавляют.

Мейерхольд как-то уверял Николая Эрдмана, что трагедия должна быть могучей и скучной. Вряд ли можно употребить эпитет «могучий» по отношению к довольно дохлой постановке Дойчес театра, но скучна она по-настоящему, тотально и беспощадно.

…После очередного спектакля-вариации на знакомую надоевшую тему «мира – сумасшедшего дома» иногда хочется выйти со смелой инициативой и предложить режиссерам хотя бы на время отставить в сторону эту протертую до дыр метафору… Но тут же наползает безнадежность: ведь на очереди еще более затрепанные безжалостным употреблением образы: «Мир представляется большой навозной кучей» и, конечно, рекордсмен по частоте использования: «Весь мир – театр»… И эти смелые находки, боюсь, нас ждут в следующих фестивальных постановках.

"